Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982)
Шрифт:
— Привет!
Он не отозвался.
И тогда я сел рядом с Джино и приложил к гипсовой маске травяную коробочку, выписанную мной из Токио.
— Это кто? — спросила хрипло маска. — Оно, кажется, шевелится?..
— Это цикада, — пояснил я. — Ну, как ты сам?
— А что такое цикада?
Случай с муравьем навел меня на мысль о японской коробочке. Я видел на японских улицах детей, которые с блаженной улыбкой сидели часами на тротуаре, поднеся к уху сплетенную из травы коробочку,
Цикада? Живых цикад я не видел, но рассказал Джино все, что происходит на улицах Токио. И он успокоился, уснул, сжимая в крохотном кулачке трещавшую цикаду.
Коробочки с цикадами я посылал ему ежемесячно в течение полугода.
Джино пришел в себя, подлечился, с него наконец-то решили снять маску.
Никогда «Телекатастрофа» не получала столько писем, они лавиной обрушились на фирму Бака после итальянского репортажа. Зрители возмущались, направляли небольшие сбережения пострадавшим. Большинство писем было о Джино: как он там — этот смелый мальчик? Несколько корреспондентов изъявили желание усыновить Джино. Эти письма я послал полицейскому комиссару.
— Твоя слава достигла апогея. — Томас Бак потирал ладони. — Никогда не предполагал, что мелкий случай заденет людей. Почему это так? Ведь после репортажа из Токио пришли просьбы издать пластинку японских шлягеров.
— Люди гораздо ближе к земле, чем мы думаем, — сказал я Тому. — О чем человеку рассказать в связи с далеким землетрясением? Что опоздал из-за срочных дел на рейс в Токио и благодарит судьбу, а точнее — свой счастливый жребий? Таких из миллионов может быть один…
— Может, ты открыл новое направление в репортаже? — задумчиво произнес Бак. — Не поймали еще Луиджи?
— Пока нет.
— Будешь давать?
— Все ждут продолжения. Судьба Джино не забыта…
— О'кей. Славный мальчишка, — пробормотал Том.
Через неделю в бельгийском городке арестовали Луиджи. Как и предполагалось, он был подставной фигурой, заурядной личностью, не стоившей даже нескольких строк в газетной хронике. Но на следствии выяснилось, что заводик принадлежал могущественному международному концерну «Петролеум» с главной конторой в Нью-Йорке. Репортеры обратились к президенту концерна. «Петролеум» все отрицал.
Неожиданно римские газеты провели рейд по химическим заводам и обнаружили еще три подпольных фабрики «Петролеума». Предположение моего знакомого редактора Титто об отравлении родной земли зарубежными монополиями выросло в хлесткие шапки всех итальянских газет. Назревал скандал.
Я готовился ехать на судебный процесс, укладывал чемодан, когда в мой кабинет ворвался Бак.
— Срочное задание, Джон! Экстренный выпуск «Катастрофы»!
Я смотрел
— Что случилось, Бак?
— Колоссальная засуха в Индии. Миллионы голодающих… У нас заказы от крупнейших телекомпаний. — Нос Томаса пылал.
— Засуха родилась не сегодня, — пожал я плечами. — Пошли кого-нибудь другого. Я лечу на процесс.
— Джон, — Томас заглянул мне в глаза, — ты не будешь снимать этот процесс. — Две складки прорезали его лоб; я не замечал до сих пор, что он постарел.
— Я буду снимать то, что считаю нужным, — спокойно ответил я.
— Подумаешь, какой-то паршивый мальчишка! Сдался он тебе! — Бак размашисто шагал по кабинету. — А тут солидный заказ.
Он явно фальшивил, избегая моего взгляда.
— Томас, в чем дело?
— Дело в том, Джонни, что ты никогда не интересовался финансовым положением фирмы…
Он пробормотал несколько фраз о размахе дел, усложнившейся конъюнктуре, конкуренции на телерынке и своих компаньонах. Но я уловил основное — то, чего не знал: «Петролеум» частично владел и «Телекатастрофой».
— Какой у них пай?
— Половина.
— Я обыкновенный репортер, Том. За экономику отвечаешь ты.
Захлопнул чемодан, взялся за ручку. Бак преградил дорогу. Нос его пылал так ярко, что мог осветить темный коридор.
— Предупреждаю, Бари, ты нарушаешь контракт!
— Контракт? — Я расхохотался, сдвинул на затылок шляпу. Дело зашло далеко, раз Томас решил объявить мне войну. — Напомни, Бак, что там сказано?
— Что в исключительных случаях администрация дает поручения…
— Двадцать лет этот пункт был мертвой строкой. — Я направился к двери. — Самолет, Том, извини.
— Я тебя предупредил, — быстро проговорил Бак. Я обернулся, поставил чемодан, вплотную подошел к Баку.
— Я Джон Бари, ты меня знаешь, Бак… Так вот насчет «паршивого мальчишки». Помнишь моего деда? Он тоже был паршивым мальчишкой.
Бак побледнел. Он слишком хорошо знал моего деда.
— Ну, это ты перехватил, — пробормотал он. — Какое отношение имеет Джино к судьбе твоего деда?
— Самое прямое. Они оба не виноваты, что потеряли детство.
Бак знал, что я прав. Он понял: наши пути навсегда разошлись.
Глава седьмая
Мой дед Жолио, черноглазый, очень живой человек, любил сажать меня и Томи на колени и рассказывать веселые истории. Рассказывал он смешно, так, что мы покатывались со смеху, но ночью оба обмирали от наползавшего в темноте страха.
Дед пережил фашистскую оккупацию, когда ему было семь лет.