Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982)
Шрифт:
Мы молча смотрели друг на друга.
— Я знаю, зачем вы пришли, — прервал молчание Эдинтон. Можете поверить мне на слово: мы не взрывали машину.
Я и сам понимал, что не он убил Марию. Вспомнил подробности того дня. Сел на табурет, застыл в оцепенении.
— Поймите, Бари, мы не террористы. У нас совсем другие цели, — до моего сознания с трудом дошли слова Эдинтона.
Я медленно поднял голову. Кровь бросилась в лицо: этот черный бандит мнит себя революционером? Теперь-то я понимал ненависть белых американцев!
— Вы
Лицо негра окаменело: перед ним был стандартный белый.
— Вы либо сумасшедший, либо болеете неизвестной человечеству болезнью! — бросил я ему в лицо.
Негр молчал. Казалось, он размышляет, стоит ли отвечать белому.
— Да, я убийца, — неожиданно спокойно сказал он. — Я убийца потому, что они убивают первыми.
Он с треском разорвал рукав куртки, и я увидел знакомую татуировку — букву «Н».
— Все, что осталось от моего младшего брата… Они выстрелили ему в лицо!
— Нонни? — спросил я тихо.
— Вы помните? — голос его дрогнул, глаза увлажнились, и мне до боли вдруг стало жаль этого человека.
Так я и знал. Полицейский утверждал, что мальчишка состроил ему гримасу и ударил битой. Нонни смертельно испугался, увидев полицейского; это была гримаса ужаса. А гримасы достаточно, чтобы нажать курок.
Когда запылали негритянские кварталы, Эдинтон остался один: в огне пожара погибли его мать и отец. Он дал клятву отомстить. Он смутно помнит события тех бешеных месяцев. Огонь, взрывы, выстрелы, пепелища, трупы — все перемешалось в памяти. Он уцелел.
Но вот страсти поутихли, горячее лето сменилось теплой осенью, экономический спад прошел. Цветных стали принимать на работу. Эдинтон понял, что только одним словом «нет» ничего не добьешься. Что может сделать восемнадцатилетний ободранный ниггер?
Он окончил физфак Принстонского университета, возглавил лабораторию в ядерном институте, объединил вокруг себя талантливых единомышленников.
Эдинтон рассказывал о себе спокойно, но потом не выдержал, перешел на крик:
— Они стреляли без предупреждения! Подлюги, грязные убийцы! Слишком быстро шел — убит!.. Слишком медленно ехал — убит… Говорил с другом на улице — в спину… Играл с товарищем — в упор, в лицо… О Нонни, Нонни!.. — Он бросился на койку, тут же вскочил, подошел вплотную ко мне. Глаза его горели. — Мы вас предупредили, всех честно предупредили… Мы не убивали вашей жены, Бари. Но взорвали бы с корнями этот расистский город. И вас, Бари, тоже…
Он стоял передо мной со сжатыми кулаками.
— Зачем вы втравили меня в эту историю? — крикнул я ему.
Он расслабился, опустил руки.
— Что вы имеете в виду?
— «Джон отвечает за Джона». И прочую чепуху!
— Извините нас, Бари. Это мальчишеская выходка, дань традиции. Простите, я не предвидел, что кто-то воспользуется нашей промашкой — захочет вам отомстить.
И
Я повернулся к двери.
— Скажите, Бари, — услышал я сзади, — что бы вы сделали, если бы были негром?
— Взорвал бы к чертовой бабушке всю вашу Америку! Эдинтон расхохотался.
Боби встретил меня в своем кабинете в рабочей форме, с кольтом за поясом. Он усмехнулся, перехватив мой взгляд.
— Не каждый день имеешь дело с такими интеллигентами, как наши оркестранты.
Я рассказал Боби о встрече с Эдинтоном.
— Знаю, — усмехнулся он. — Да, в Чикаго разные типы. В том числе недавно был Крафт, и где-то остались его хозяева.
Его звали Крафт — человека, взорвавшего такси.
Харви Крафт, тридцати трех лет, из семьи со средним достатком, поступивший в Калифорнийский университет, но так его и не окончивший. В университете отличался пристрастием к огнестрельному оружию и жестокостью по отношению к новичкам.
Бросив университет, бездельничал, много пил, влез в долги. Занимался буксировкой для полиции автомашин, оставленных в неположенном месте владельцами. Женился на миловидной медсестре, с которой был знаком раньше, когда недолгое время работал водителем «скорой помощи». Хорошо зарекомендовал себя в питейных заведениях: здоровый парень — ростом почти два метра, весом около ста килограммов — выпивал сколько захочет. Охотно беседовал с посетителями, намекал о связях с мафией, предлагал разные мелкие услуги. Приятели считали его болтовню плодом хмельной фантазии, полиция смотрела на него как на одного из городских подонков.
Вот он — типичный подонок в темных очках и полосатой майке. Фото сделано в питейном заведении «Айвенго», любимом пристанище Крафта. Я знаю этот район Лос-Анджелеса. «Дно» отверженных, где можно переспать на любой лавке, прикрывшись газетой, где человек чувствует себя королем, если у него есть возможность заглянуть в «Айвенго». Это всего в двух-трех кварталах от лос-анджелесского Бродвея, недалеко от Бульвара закатов с потускневшими рекламами Голливуда, в десятке миль от теплого океана, золотых пляжей, дорогих отелей и вилл таких богачей, как Файдом Гешт. Впрочем, милями и кварталами здесь оцениваются расстояния, а сами районы гигантских особняков и трущоб бедноты далеки друг от друга, как галактики.
В тот день Крафт сидел, по обыкновению, на своем месте в «Айвенго». Пил он клюквенный сок, что несколько удивило бармена. Чуть позже его позвали к телефону. Разговор был короткий. Бармен видел, как Крафт сел в такси и исчез на неделю.
Он приехал домой, взял саквояж и направился на аэродром. По дороге заехал в магазин, купил модель самолета и радиоустройство для управления ею.
— Помните разговор со старой американкой? — прервал я Боби. — Она недаром опасалась игрушек.