Номер 16

Нэвилл Адам

Звериные зубы торчали из раззявленных ртов. Зрачки, багровые от боли и ярости, были устремлены прямо на него, на творца. И что это за существа, которые ходят на задних ногах, но при этом похожи на обезьян с собачьими мордами? Рыло гиены и смех шакала, свиные глазки и конечности с копытами — вот порождение надломленного сознания.

Его гения. Жалкое подражание работам из шестнадцатой квартиры. Разложение личности на фрагменты. Отрицание существования цельного человека в упорядоченном мире. Но все, что ему удалось сделать, — это умертвить и опровергнуть самого себя. В миг холодного убийственного прозрения

Сет спросил себя: а вдруг это не промельк сокрытой истины, а всего лишь то, что таится в глубинах поврежденного разума?

Его вдруг охватило горячее желание изуродовать лицо ножом, прежде чем снова взглянуть на стену.

Упав на колени с крепко зажмуренными глазами, стиснутыми зубами и кулаками, Сет забился в истерике, которая жгла ему горло, силясь выплеснуться наружу.

— Господи Иисусе! Господи, Боже мой! Да что же я такое?

Он никогда еще не проливал столько слез. Его душа была больна и таяла, выходя через глаза.

Окалину и ржавчину внутри багрового сознания быстро смыло едкой кислотой горя, и Сет смог рассуждать так, как рассуждал давным-давно, на какой-то миг снова понять себя. Нечто, напоминающее свободную волю, последний сгусток его бывшего «я» как будто отмылся дочиста. Крохотная яркая точка внутри разрослась до размеров тускло поблескивающей макрели.

Но затем Сет повернулся и увидел маленькую девочку с залитым слезами лицом, которая сидела между его подушками и смотрела на дверь. Вечно смотрела на дверь.

Он подошел к окну, и выдох рыданием вырывался у него из груди. Какая-то часть его личности еще пыталась отрицать существование подобных явлений и уверять, будто из-за крайней степени усталости больное подсознание морочит разум. Что ему стоит отдернуть занавески, открыть окно и глотнуть свежего воздуха? А когда он снова повернется, залитая слезами девочка уже не будет смотреть на дверь.

Но стоило Сету раздвинуть шторы, как взгляд сейчас же уперся в замусоренный двор за «Зеленым человечком». На месте чего бы ни был построен примыкавший к пабу дом, там собралась кучка бывших жильцов, выглядывающих из разных отверстий. Казалось, за решетками перил, в небольшом зацементированном рву под окнами первого этажа что-то белесое тянет скрюченные пальцы к холодным металлическим прутьям. Судя по наклону голов и движениям бумажных губ, эти существа увидели внезапно отдернувшуюся наверху занавеску и теперь надеялись на помощь того, кто смотрит вниз, на их страдания.

Сет выпустил штору и повалился на кровать, зажмурив глаза. Он хлопнул по стене, выключая свет, затем свернулся клубком в изножье матраса и зарыдал.

— Папа скоро придет. Он велел мне ждать, — сказала девочка.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Петр тяжело поднялся из-за стола и утер со лба пот.

— Здравствуйте, мисс Эйприл Чем могу помочь? Может быть, вам нужен зонтик?

На улице снова шел дождь. Он захватил ее на пути из Бэйсуотера в Найтсбридж, и настроение Эйприл ухудшилось еще больше, когда она поняла, что из-за стойки ей улыбается Петр. Она-то надеялась увидеть Стивена.

— Простите, с меня капает на ковер.

Эйприл постепенно отогревалась после пронизывающего ветра с ливнем, и в тепле фойе у нее даже слегка закружилась голова.

Вокруг

сверкали латунные ручки, стекло блестело на дверях и в рамах картин, а толстые чистые ковры под ногами вызывали чувство вины из-за того, что она втаптывает в них грязь. Эта часть здания была безупречна — ни пылинки, яркий свет, — однако отовсюду веяло старостью. Стойка портье была всего лишь фасадом, островком яркого света и тепла. Дальше она окунется в оттенки сепии — на лестницах и в гниющих квартирах, только и ждущих, чтобы нагнать на нее страху. Как быстро изменилось ее впечатление о доме. Несколько дней в гостинице и прогулки по городу отдалили Эйприл от этого места, вернули себе, но вот теперь даже при беглом взгляде на Баррингтон-хаус она вспомнила проведенные здесь ночи, полные страха и смятения.

Хотя еще немного — и она избавится от этого места. Уборщики приедут на неделе, а за ними — агенты по недвижимости. После чего ей уже не придется возвращаться сюда. Никогда.

— Попала под самый шквал. — Эйприл засмеялась и провела по волосам, от воды прилипшим к голове. — Я и представить не могла, что погода вытворяет в этом городе. В Бэйсуотере небо было синее.

Она улыбалась, однако от любезности жирного портье ей было не по себе. Всегда создавалось ощущение, будто Петр к ней подкатывает. Вот и сейчас он обошел стойку и встал вплотную к Эйприл, протягивая руку, чтобы взять ее за локоть.

— Садитесь, пожалуйста. Вам, наверное, надо отдохнуть.

Ей снова показалось, что рубашка обтягивает его слишком туго, как будто голова и тело раздуваются из-за душащего портье воротника.

Эйприл отошла на шаг и положила руку на стойку, обозначая границу личного пространства.

— Все в порядке, просто немного промокла.

Она скинула рюкзак, встряхнула кожаную куртку, затем сняла черные перчатки. Сегодня ей никак не избавиться от общества Петра, он ей нужен.

А тот, как всегда, продолжал монотонно и раздражающе бубнить:

— Да, конечно, хорошо, когда тепло и сухо. А я всегда рад впустить в дом красивую даму.

Петр разразился долгим нервическим смехом.

Улыбаться становилось все труднее, однако же Эйприл собиралась совершить несанкционированное вторжение. Она явилась сюда, промокнув до нитки, чтобы учинить допрос персоналу и, если повезет, одному старинному жильцу. Нужно выяснить что-нибудь о шестнадцатой квартире. От Стивена Эйприл знала, что подобные этому элитные дома в западной части Лондона часто служат прибежищем для богатых и знаменитых, где те могут рассчитывать на полную приватность и безопасность. Портье строго запрещается разглашать любые сведения об обитателях дома. Стивен объяснил, что дети толстосумов постоянно подвержены угрозе похищения с целью выкупа.

— Так чем же я могу вам помочь, мисс Эйприл? Я сегодня просто счастлив, потому что выдают жалованье. Поэтому я готов сделать для вас что угодно!

— Что ж, у меня несколько странная просьба.

Петр приложил руку к сердцу.

— Ну, считай, день удался. Если красивая дама приходит в Баррингтон-хаус и говорит, что у нее ко мне просьба…

Полегче на поворотах, толстяк!

— Не знаю, известно ли вам, но у этого дома есть одна история. Здесь когда-то жил художник. Его звали Феликс Хессен.