Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Да ты што-о, – Рыжик подпёр голову рукой и, чуть приоткрыв от интереса рот, уставился на Бониту. – И чё дальше было?
– И тут ещё для полного и окончательного щасья приходит от вас sms, – сиропным голоском отозвался Поль и сделал бровки домиком.
– А, ну да, я пытался его как-то предупреждать, потому что в Кирпичном прослышал о планах Ливали по проникновению в Антинель, – Рыжик несколько раз кивнул, видимо, по инерции.
– Элен точила зубки сразу на нескольких человек. Ну, в первую очередь, на своего бывшего кудрявого обожэ, который вышел на поверку
– Сильва, – подсказал Бонита сквозь кренделёк. – Сао нам сказал, что она тоже вроде сначала по Никелю бегала, а потом Сао её незадолго до нашей встречи видел в корпусе, с глазами в кучку и с косой в зубах. Я думаю, Ливали исхитрилась соединить две общаги, свою на аллее Прогресса и нашу, где химики живут, поэтому мы с Сильвой и проскочили в Антинель.
– Мда, хреново,… хотя, какая мне теперь разница, – Рыжик неопределённо махнул рукой.
– Седар теперь директор, вот пусть сам и разбирается, у меня тут дела поважнее есть. И я всё равно не понимаю, с чего Элен приковырялась к неповинному индусу и тем более к Оркилье…
– Ну, Седар, во-первых, только прикидывается шлангом. Лично я до сих пор в непонятке, как он с килограммом свинца в разных частях тела сдёрнул из общаги, хотя так не могу даже я. И тем более, как это чудо в белых носочках перегрызло горло чернявке. А во-вторых, даже меркатору было ясно, кого водрузят на трон и нахлобучат сверху короной вместо вашего сиятельства. Седар после Баркли – самое вменяемое создание в Антинеле, кому вы благоволили. Но Баркли к власти на пушечный выстрел никто не подпустит, а вот у Сао врагов нет, он никому на хвосты не наступал. Ну, разве что на кучеряшки, и то одному тому пуделястому физику… Он так плевался, когда узнал! А Оркилья, ну это же очевидно, с её беременностью…
– Что?.. – Рыжик пошатнулся; с его лица пропали все краски, кроме безумных, лихорадочно блестящих чёрных глаз. Бонита еле успел подставить руку – ещё мгновение, и Рыжик упал бы. Обхватил его за плечи, бросил Майло свирепый взгляд, и мальчишка, всё поняв, метнулся к бару за коньяком. Рыжик вслепую нащупал за спиной стойку, кое-как привалился к ней и зацарапал ногтями по повязанному на шее бинту в попытке вдохнуть.
– Тихо, спокойно… может, сядете? – перепуганный Поль торопливо сдёрнул с шеи Рыжика расшитую марлю, и тот судорожно глотнул воздуха. Прошептал:
– Нет, Поль, не стоит… прости меня… просто… я не знал.
– Это вы его простите! У нашего Полли тактичности, как у патологоанатома! – подлетевший Майло сунул Рыжику в руку бокал коньяка. Бонита грозно засопел, но промолчал: сейчас было не до споров и перехода на личности.
– Нет, как же так, – Рыжик бессмысленно таращился в бокал, всё ещё смертельно бледный и пришибленный. – Почему же Мария ничего мне не сказала?..
– Женщины! – хором вскричали Поль и Майло, и столь же синхронно пожали плечами.
Дальше продолжал Бонита:
– И надо бы промолчать, да что
– Ничего. Я её найду, – глухо отозвался Рыжик и в один глоток прикончил весь бокал коньяка. Некоторое время все трое молчали, потом Майло непривычно робким голосом вежливо окликнул Рыжика, чуть коснувшись его руки:
– Слушай… те, этот твой, то есть ваш старикан, Диксон… вы же вдвоём будете на церемонии открытия вод? Завтра, на закате? Просто у него есть одна вещь, мамина – серебряный ключ, я бы хотел обменяться. Но этот Диксон заупирался, и заявил, что ключ принадлежит его другу. Это же вы, верно?
– Ничего не знаю ни про какой ключ, Майло, – удивлённо вскинул тонкие брови Рыжик. – Но я поговорю с Камилло, и завтра встретимся здесь же перед закатом, хорошо? Простите, но мне…
– Всё поняли, уже смываемся, – Бонита схватил Майло, Майло схватил кренделёк, и все трое исчезли в сторону трамвайной остановки. Рыжик глубоко вдохнул пряный, холодный апрельский воздух – близилась полночь, праздник постепенно затихал, разъезжались с круга трамваи, гасли фонарики. Ему так хотелось хоть одну ночь ни о чём не думать, ни о ком не заботиться.
Всего одну ночь… какая непозволительная роскошь – но сегодня он себе позволит.
Чёрный цветок с алой сердцевинкой
– Скажите, господин Диксон, – не утерпел Леонар где-то на полдороге к автостоянке. Он так сильно нервничал, что выдрал себе уже почти весь воротник: белый мех мягко планировал на тропинку, словно одуванчиковый пух. – Скажите, а вы тоже… это?..
– Которое? – довольно нелюбезно буркнул Диксон, нахлобучивая себе шляпу по самые брови сразу двумя руками. Он был расстроен из-за Ленточки и страшно переживал за постоянно куда-то теряющегося Рыжика, и потому разводить политесы с блондином Камилло как-то не особенно хотелось. И вообще, он не любил паучков-косиножек. Леонар от вопроса Диксона занервничал ещё больше и едва не удавил сам себя шарфом.
– Вы тоже, извините, это страшно нетактичный вопрос, тем более что вы встречаете Перемену у нас в депо, на Озёрах, но… простите, вы – узмар?..
– Вот что, Леонар, – Камилло резко остановился, засунув руки в карманы и глядя на невольно попятившегося блондина голубыми глазами, блестевшими ярче ртутного льда. Над ними мягким прозрачным шлейфом плыла мелодия последнего вальса; поднявшийся ветер качал бумажные фонарики на деревьях. – Кто я такой и для чего пришёл в Некоуз на Озёра, касается только меня одного. Не хочу в этот день с кем-то ругаться, но сожри меня медь, всё имеет разумные пределы! В том числе, и ваше любопытство, и моё терпение.