Ноосферату
Шрифт:
– Мальчики и девочки… - Актер вытащил очки и водрузил их себе нос, превращаясь у нас на глазах из знаменитого актера, на чьи фильмы бегали наши мамы, в полноформатного профессора, спорить с которым всегда себе дороже. – Каждое наше движение, каждый жест, поворот головы или увечие – это дар, данный нам свыше. Номер третий только что, на моих глазах упоминал хромоту, как особую примету… Но именно хромота может стать тем, что собьет внимание полицейского при облаве. Пройдитесь, молодой человек, продемонстрируйте
Пришлось спускаться и трижды идти-ковылять перед всей группой туда-обратно, чтобы актер запомнил мою походку, а потом вновь лезть на свой четвертый ряд…
– Впечатляющая примета, правда? – Актер снял очки, чуть взъерошил волосы и сойдя с кафедры заковылял моей походкой мимо первых рядов. – Кто угодно запомнить человека с такой выдающейся особенностью! Но… Вот сейчас мы сделаем вот так и…
Он поправил прическу, сделав волосы назад, а не челку на лево, заложил руки за спину, развел широко плечи и…
Блин, да, он продолжать хромать и ковылять в точности как я, но теперь это выглядело… Выглядело степенной походкой усталого аристократа, прогуливающегося по дорожке собственного поместья, в вечерней прохладе.
– Или вот так… - Номер семнадцать снял лакированный левый ботинок и демонстративно подложил под пятку вытащенную из кармана зажигалку. – И вот так…
Актер неуловимо сгорбился, словно мгновенно потеряв в весе килограмм десять и став на пару размеров меньше. Миг и вот уже идет перед нами обычный синий запойник, покачивающийся с боку на бок, словно вот-вот упадет.
«Весь мир театр – люди в нем актеры»… - Невольно присвистнул я, примеряя, какая же роль мне нравится больше.
То, что не пьянчуга – однозначно, а вот с волосами зачесанными назад – идея замечательная.
– Спускайтесь, мой дражайший номер тринадцать, покажите живость мысли истинного актера!
С первого раза не получилось. И со второго-третьего – тоже.
Но вот на четвертом занятии я «пошел»!
Ровненько и незыблемо, словно в голове что-то перемкнуло и я перестал быть «я» зажатым собственным уродством.
Ах, это удивительное чувство, когда ты – это не ты, а кто-то совершенно иной, лучший, яркий, умный…
Я прижал приклад и снова отключил себя самого, пугающегося резких звуков, забитого лядской школой и тупыми уродами-одноклассниками, у которых всех желаний было – вышибить деньгу из мелкашат и пойти, бухнуть дешевого портвейна.
В прочем, отличников я тоже не устраивал, но уже по другой причине…
Это была совсем новая модификация старого знакомого, переделанная под новомодный «булл-пап», более эргономичная, но…
Не мое…
Я выбил три положенных десятки, перекатился в окопчик, отбил еще три десятки, ужом проелозил под низко натянутой «колючкой», отстрелялся по тонким прорезям-щелям БМП,
На мгновение короткая нога меня снова предала, кольнув острой болью и я дернулся, но… Минута минула и можно было бежать дальше.
Точнее – нужно было бежать дальше.
Сделав три шага, охнул от боли в ноге-предательнице, но, стиснув зубы, допрыгал до огневой точки со старой, привычной снайперкой, погасил два закрепленных на дальней стене факела и разбил очередное зеркальце, что всегда крепили на самой дальней точке нашего полигона.
Радуясь, в тайне, разумеется, исключительно в тайне, что сегодня все прошло удивительно просто, отполз на исходную, потом, снова матерясь и снова ползком за брошенным «булл-папом»…
Когда пришел в себя, вокруг были омерзительно белые стены, омерзительно белые халаты и омерзительно белые маки, над которыми блестели глаза.
Разные глаза.
Зеленые, карие, серые и черные.
Добрые, холодные, жесткие и блестящие от слез.
Я проклинал генерала каждый раз, когда удавалось заснуть и проклинал его, когда просыпался.
Наверное, многие врачи мира тех времен обменяли левую руку на знание о тех операциях, что я прочувствовал на собственной шкуре.
Мне ломали ногу, надстраивали кость, заживляли и снова ломали, наращивая по миллиметру, подчищая следы и снова ломая.
Отходя от обезбола я матерился, матерился снова улетая на крыльях наркоза.
Я знал всех врачей в глаза и по голосам, медсестер по шагам и прикосновениям.
Но больше всего я хотел найти того умника, что полосонул по луже самыми настоящими, боевыми…
О, сколько бы я ему сделал!
Я смотрел на себя в зеркало и улыбался… Сегодня сняли гипс, сегодня я снова выйду на улицу, в то белое марево, которым подменили мое лето.
Мое сумасшествие окончено…
– … С вами все в порядке? – Девушка-швея замерла, ожидая моего ответа. – Может, водички?
– Ага… - Я улыбнулся, играя человека у которого внезапно упал сахар. – Простите, видимо, сахар упал…
– Сейчас я принесу чай и у меня есть шоколадка!
Глава 4
Когда-то, давным-давно, по бескрайнему Бухтарминскому водохранилищу и Иртышу бегали шустрые «Ракеты», ходило «Полесье», а «Метеорами» и вовсе никого было не удивить.
Времена прошли и судоходство отошло в разряд дорогого удовольствия, когда едут не по делам, а ради форса и очень недешево…
Я сладко потянулся, вспоминая свое детство и долгий вояж по родне – Курчум, Раздольное, Маралиха, Маркаколь и лесной Лениногорск, на который лес просто съезжал с горы.