Нора Вебстер
Шрифт:
– Томас, – перебил ее Уильям, – чрезвычайно высокого мнения о мисс Кавана, она руководит конторой. Томас мог бы рассказать вам подробнее, чем я. – На миг он умолк и посмотрел на Нору, будто не знал, что сказать дальше. – Бог свидетель, – продолжил он, уперев взгляд в ковер, – я всего-навсего управляющий, глава компании. А вот Томас представит вас мисс Кавана, а после вы можете, если вы понимаете, что я имею в виду, приступить, когда пожелаете. Вы можете приступить, когда пожелаете.
– Вы говорите о Фрэнси Кавана? – спросила Нора.
– Полагаю, что да, – ответил Уильям, – хотя, наверно, ее уже давно так не называли.
– Ох, ну конечно! – воскликнула Пегги. – Вы наверняка знавали ее в
– Прошу прощения? – резко сказала Нора.
– Я имею в виду, вы с мисс Кавана так подругами и остались?
Вопрос подразумевал, что в прошедшие годы Пегги не забивала себе голову выяснением подобных деталей, как и не трудилась поддерживать с кем-то дружбу. И все же Нора удивилась тому, как много она знает, – например, о том четверге двадцать пять, а то и больше лет назад. В тот короткий рабочий день Нора и Грета Уикхем вздумали прокатиться на велосипедах в Балликоннигар, а Фрэнси Кавана увязалась за ними, и они крутили педали что есть мочи, чтобы от нее оторваться, а после поехали не в Балликоннигар, а в Моррискасл. И как они чуть не открыто смеялись, вместо того чтобы извиниться, когда узнали, что на обратном пути близ Баллаха Фрэнси проколола шину, а затем пережидала ливень, сидя под деревом, и домой приковыляла лишь на рассвете. С того дня она ни разу не заговорила с ними.
Уильям и Пегги наблюдали за ней. Она не ответила сразу на вопрос о Фрэнси Кавана, а теперь делать это уже было поздно. Выходит, подумала Нора, что все эти годы, пока она была замужем и обзаводилась детьми, Фрэнси работала у Гибни, дослужилась до начальницы конторы, – чем не Пегги Гибни, которая сейчас элегантно-манерно поднимает чашку с чаем, командует этим домом, летом катается в Росслар, источает фальшивое величие, копируя свекровь или жену какого-нибудь богатого торговца. От этих женщин Нору отделяла пропасть не меньшая, чем разделяющая тишину и звук.
Уильям встал, и в комнате произошла перемена. Каким-то образом им с Пегги удалось дать понять, что, поскольку с любезностями покончено, Нора свободна. Она поднялась, чтобы уйти, но Пегги не двинулась с места, очевидно, не считая своей обязанностью провожать гостей. Уильям взял Нору за руку.
– Я хотел бы, чтобы вы побеседовали с Томасом в понедельник, в два часа, сумеете прийти? Справьтесь о нем в приемной, да, в приемной. – И с этими словами он рассеянно покинул комнату.
Нора услышала, как хлопнула входная дверь. Топтавшаяся на пороге миссис Уилан проводила Нору в прихожую.
– Она в восторге от того, что вы пришли, – шепнула она. – Знаете, она ведь мало кого видит.
– В самом деле? – спросила Нора и тут вспомнила о своих крашеных волосах, потому что миссис Уилан рассматривала их почти с бесстыдным любопытством.
Глава четвертая
Она никому не сказала ни о договоренности с Томасом Гибни, ни о скорой встрече с Фрэнсис Кавана, с которой не виделась более двадцати лет. Она подумала, что поделится с Джимом и Маргарет, но, когда они появились, была благодарна им за то, что не стали спрашивать, как прошел визит к Гибни. Спросила Уна, и она ответила, что пока ничего не решила.
– Я слышала в гольф-клубе, что ты возвращаешься в контору, – сказала Уна.
– Гольф-клуб – источник знаний, – ответила Нора. – Я бы сама туда ходила, будь у меня деньги или неуемное любопытство.
Ее вторая сестра, Кэтрин, в письме пригласила Нору с мальчиками погостить у нее, написала, что подойдут любые выходные. Нора ответила, что они приедут в следующую пятницу, когда мальчики отучатся, и пробудут до воскресенья. Морис, пока был здоров, любил уезжать субботними вечерами в их фермерский
Нора подумала, что права была мать: все они, включая сестер, предпочитали ей Мориса и больше прислушивались к нему. Во время совместных застолий мужчины беседовали друг с другом, но Кэтрин любила их слушать, задавать вопросы или подкидывать темы, об интересе к которым знала наверняка. Нора не обижалась, она прислушивалась к этим разговорам вполуха, не имея такого, как у Мориса, твердого мнения насчет событий в стране. Кроме того, Кэтрин и муж ее Марк разделяли религиозные взгляды Мориса. Они верили в чудеса и силу молитвы, но нравилась им и модернизация церкви. Никто из них ни разу не спросил о соображениях Норы на этот счет; она и сама не вполне себя понимала, но знала, что не согласна с ними и желает церкви более радикальных преобразований. Она, в отличие от них, не верила бездумно. Насчет прочих материй у нее тоже имелось свое мнение, но она с удовольствием не участвовала в беседах. Сейчас она задумывалась, а не станет ли разговорчивее теперь, когда Морис мертв.
Мальчики вернулись из школы, а она уже сложила вещи в машину. Договорились, что Донал будет сидеть на переднем сиденье до Килтили, а потом сыновья поменяются местами и до конца поездки впереди будет сидеть Конор.
В былые дни, проезжая мимо ворот одной фермы за Майлхаусом, Морис напрягался и уходил в себя, о чем бы ни говорили до того. Они никогда это не обсуждали. Он напрочь отказывался об этом заговаривать. Нора знала о его нежелании, потому что слышала, как эту тему обсуждали Маргарет и одна из кузин на поминках ее свекрови. Ферму в конце прошлого столетия оттяпали у деда Мориса. После приезда в город с женой и детьми тот приобрел прескверную репутацию в полиции из-за своих политических взглядов и кое-каких книг и одежды в старом чемодане. Нору всегда удивляло, насколько серьезно воспринимал это событие Морис, или, по крайней мере, как странно он замыкался всякий раз вблизи от этого места, будто упоминание о случившемся могло обесценить былые страдания, перед которыми он благоговел.
Нора знала, что где-то за Туллоу сохранился дом, в котором прислуживала ее мать, и кто-то – то ли хозяин, то ли его брат, а может, и сын – непозволительно сближался с ней ежедневно, а иногда и по ночам. Тетушка Джози пересказывала во всех подробностях, как пришлось обратиться к священнику и как тот призвал управляющего универсального магазина “Калленс” помочь ему спасти честь девушки-служанки из отдаленного фермерского дома за Туллоу. Нора вспомнила, что история о чести ее матери, священнике, ферме за Туллоу, ее владельце и его брате с сыном показалась ей неправдоподобной, а потому забавной. Джози настойчиво заявила, что все это чистая правда, а Нору и вовсе разобрал хохот; она веселилась, пока Джози не посоветовала помалкивать об этой истории, а если уж мочи удержаться нет, то пусть хоть не смеется. Мол, люди осудят ее за смех над такими вещами.
Дорога была узкая, и Нора ехала осторожно. Скоро эти предания забудутся, подумала она. Скоро никто и не вспомнит о какой-то давней экспроприации, а если и вспомнит, то до нее никому не будет дела. Деда и бабку Мориса похоронили в безымянной могиле, чтобы никто не знал, кто они такие. И она полагала, что ее сестры не знают о жизни матери в доме за Туллоу и тех мужчинах. Скорее всего, они вообще не имеют понятия, что мать была служанкой в период между отъездом из отчего дома и поступлением на работу в “Калленс”, что в Эннискорти.