Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль
Шрифт:
– Почему – вы, а не – мы? – тупо спросил его полковник.
– Stop it, рипс пиньфади тудин! – подпрыгнула и коснулась плавающего потолка Карпенкофф. – Если кто еще раз заговорит о проекте – я сделаю ему малый тип-тирип по трейсу! Мы пьем ЖИДКИЙ ПАМЯТНИК! Кстати, а где музыка?
– Да, да, – вспомнил Витте. – Где музыка?
– Где музыка? – заревел Бочвар.
– Музыка! Музыка! – требовал Романович.
– Я хочу 45-MOOT! 45-MOOT! – прыгала, расплескивая ПАМЯТНИК, Карпенкофф.
– Марта, только не ГЕРОТЕХНО! – завизжал Бочвар. – Я тер на это в десятилетнем возрасте!
– Тогда BEATREX! И ничего другого для начала! Сегодня я сосу и направляю, рипс нимада!
– Слово дамы! Бэнхуй! – ввернул полковник.
Бочвар сочно плюнул в потолок, и вскоре мы уже терлись спинами, прихлебывая чудовищный ПАМЯТНИК, под «GNOY AND SOPLY». Карпенкофф пробовала подмахивать полем, но у нее получалось не в волне.
Когда через 19 минут это убожество закончилось, Бочвар подтолкнул Витте к стойке:
– Гюнтер, не стройте из себя Гитлера-45! Machen das fertig!
Витте долго и нудно гремел бутылками и предложил нам слоистую мечту русского немца середины века. CHI CHI:
1 vodka
1 blue Curaсao
1 березовый сок
2 coconut cream
1 Kahlua
1 ложка овечьих сливок
1 Aventinos (оччччччччень темное пиво)
плюс фиолетовый (??) лазерМы пили с трудом и молча. Витте радостно подмигивал. Дверь хлюпнула, и вошел Фань Фэй. Его приветствовали облегченным визгом.
– Так! Все уже пьяные! – с шанхайской прямолинейностью заметил он.
– Фань, ваша очередь! – поцеловала его в голое плечо Карпенкофф.
Он понял все сразу и смело взялся за шейкер:5 томатный сок
3 spiritus vini
2 красные муравьи
1 salty ice
1 стручок красного перцаЭто сильно, рипс бэйцаньди. Как и все, чего бы в наше спазматическое время ни касалась рука китайца. Все теперь работает на них, как в XX веке на американцев, в XIX на французов, в XVIII на англичан, в XVII на немцев, в XVI на итальянцев, в XV на русских, в XIV на испанцев и в I (кажется) на евреев. Говорю без тени зависти. Хотя и не без раздражения.
Всем настолько понравилось, что забыли спросить название. Я бы назвал CHINA XXI. Ты не против, сморкач?
– А вот теперь – 45-MOOT! И готовится Борис Глогер! – захрустела красными муравьями Карпенкофф. Как бы не так, фынцыхуа:
– Марта, я трясу только после вас.
Я не раскрашу носорога. А ее выставлю на желание как дважды два. Мы все уже были немного в футляре , оставалось принять еще 2–3 дозы, чтобы съехать в печь . Карпенкофф как опытная апсара почувствовала во мне конкурента, но давить не стала – рявкнул
Чистый Космос, неужели так танцевали наши родители?! На Карпенкофф было страшно смотреть – физиономия ее после третьего круга была похожа на лицо несчастного Толстого-4, только вместо слез во все стороны летели солидные капли пота.
Одна из них попала в глаз (!) Агвидору (!!). Ругаясь, он схватил со стойки пирамиду минеральной и вылил себе на лицо.
– Ну, не стоит так откровенно брезговать моими естественными отправлениями! – Карпенкофф отпустила мою руку и, задыхаясь, легла на пол. – Ой! Я сейчас приобрету !
– У вас пот едкий, как моча репликанта. – Агвидор вытер лицо салфеткой. – Ведите себя прилично, рипс нимада.
– Не в бровь, а в глаз. Была такая русская поговорка? – спросил Романович.
– Была и другая, – заметил я. – Чужой пот картины мира не застит.
– Не понимаю, – улыбался Фань Фэй. – Это старрус?
– Правда, а что это значит, Глогер? – спросила Бок.
– Это значит, что следующим трясет Агвидор Харитон.
Все зааплодировали. Агвидор угрожающе встал с тумбы:
– Сейчас я вам тряхну. Мало не покажется.
– Только без няо! – предупредила Карпенкофф. – И первым пьете вы!
Агвидор взял в левую руку бутылку дубового аквавита, в правую куб «Кати Бобринской» и подмигнул мне.Внезапно энергия направленного взрыва разнесла полутонную дверь, ворвалась внутрь бункера.
– Круши их, братья! – закричал Иван, выдергивая обрез из-за пояса и первым бросаясь вперед.
Шестеро смельчаков кинулись за ним.
Внутри бункера было дымно, но не темно: взрыв не повредил проводку. Из тамбура вглубь вел коридор. В конце его показалась охрана – трое беложетонников. Сергей, Мустафа и Карпо метнули гранаты.
– Ложись! – скомандовал Иван, и братья кинулись на пол.
Три взрыва слились в один. Осколки впились в бетонные стены, куски тел полетели по коридору.
– Вперед! – вскочил Иван. – Не дадим им продыху!
Они побежали по коридору. В глубине бункера раздался сигнал тревоги. Солдаты стали выскакивать в холл из столовой, где только что начался обед. Братья встретили их шквальным огнем из обрезов. Дым от самодельного пороха заволок холл.
Солдаты падали, живые пытались прорваться к оружейной. Но снова полетели три гранаты, и через пять минут со взводом беложетонников было покончено. Мустафа и Николай закололи раненых, Иван смахнул со своего обветренного лица каплю чужой крови:
– Ищите!
Семеро двинулись по бункеру, заглядывая в блоки и добивая персонал. Остановились возле водяной двери. Сквозь неподвижный пласт воды светилась желтая надпись SOLARIUM.
– Это что, Иван? – непонимающе спросил Карпо.
– Это… блядские обморачивания. – Иван сунул дуло обреза в дверь, вода послушно расступилась. Он шагнул сквозь воду и оказался в баре. Оглушительно ревела музыка, стены и потолок шевелились как живые, переливаясь всеми цветами радуги, небольшая группа ярко одетых людей танцевала посередине. Худой человек в красном костюме что-то делал за стойкой бара. Вслед за Иваном вошли Сергей и Коля Маленький.
– О! Рипс, наши храбрые шаоняни с охоты вернулись! – закричал один из танцующих. – Кого убили, рипс пеньтань?
– Сяочжу! Они убили сяочжу! – завизжала женщина в переливающемся костюме, подпрыгивая и делая сложные движения.
– Присоединяйтесь, сержанты! – закричал человек с полуметаллическим лицом.
Стоящий за стойкой молча смотрел на вошедших. Вдруг он сделал движение рукой, и музыка стихла.
– What’s the fuck?! Агвидор, я убью вас, рипс! – завизжала женщина, хватая пальцами воздух.
– Агвидор, вы рискуете L-гармонией! – бессильно опустился на пол человек с потным лицом и серебрящимися волосами.
– Кто это? – спросил стоящий за стойкой.
Смех и выкрики смолкли, танцевавшие замерли и смотрели на вошедших.
– У, бляди мелкие! – с ненавистью проговорил Иван и выстрелил в человека за стойкой.
Сергей и Коля Маленький открыли огонь. Раздались визг и крики умирающих.
– Не всех, не всех! – крикнул Иван, перезаряжая обрез.
Стрельба прекратилась.
Среди убитых и тяжелораненых лежал, обхватив лысую голову руками, худой как палка человек.
– Всех кончить, а этого оставить! – скомандовал Иван и вышел сквозь булькнувшую дверь в коридор.
Вскоре в бункере не осталось ни одного живого, кроме худого человека.
– Как твое имя? – спросил Иван худого.
– Борис Глогер, – ответил худой.
Лицо его было узким, загорелая кожа обтягивала кости черепа. На висках под кожей виднелись металлические пластины сложной формы.
– Где то, ради чего вы здесь? – спросил Иван.
– В инкубаторе.
– Где инкубатор?
– Блок № 9.
– Где блок № 9?
– Возле аппаратной.
– Где аппаратная, сухая кишка?! – заскрежетал зубами Иван.
– Я покажу… я все покажу вам, – вздрогнул худой, опуская зеленые ресницы.
Они пошли по коридору и остановились возле белой двери с изображением овечьей головы.
– Почему овца? – спросил Иван. – Здесь что, овец растят?
– Это эмблема РОСГЕНИНЖа.
– Открывай!
Худой сунул свой палец в отверстие. Дверь поехала в сторону, в блоке загорелся свет. Худой подошел к инкубатору, открыл. В ярко освещенном теплом и тесном пространстве лежали в позе зародышей семь тел.
– Они? – спросил Иван.
– Да. Это все семь объектов.
Иван посмотрел на лежащих. Они были разные по росту и по формам. На шеях у всех торчали желтые полоски с именами. Под кожей у каждого то здесь, то там виднелись отложения голубого сала. Сало светилось нежно-голубым, ни на что не похожим светом.
– Федор! – позвал Иван.
Федор подошел, расстегнул тулуп и вытянул из-за пояса холщовый мешок. Иван достал из валенка финку с наборной рукояткой, обтер шарфом и воткнул в спину Достоевского-2.
– Помочь, Ваня? – спросил Николай.
– Режь у других, – засопел Иван, вырезая из спины кусок голубого сала.
Николай достал свой нож и вонзил его в поясницу Толстого-4. Иван тем временем осторожно вынул из спины Достоевского-2 солидный кусок и положил в мешок.
– Чего рты раззявили? – оглянулся он на остальных братьев. – Режьте, режьте!
Николай вырезал, поднес к лицу. Сало осветило его прыщеватое, покрытое шрамами лицо.
– Надо же! – улыбнулся он, обнажая гнилые зубы.
Коля Маленький подошел, понюхал:
– Вроде грибами пахнет…
Николай тоже понюхал:
– Не. Не грибами. Молоком.
– Молоком? – засмеялся Коля Маленький. – Когда ты его видал?
– Хорош гулять! – Иван сунул в мешок другой кусок.
Братья склонились над телами. Некоторое время работали молча.
– Все вроде… – Иван уложил в мешок последний кусок. – Федор, ты понесешь.
Высокий широкоплечий Федор взвалил мешок на спину:
– Не шибко тяжкий.
– Идите наверх, ждите меня, – приказал Иван.
Братья вышли.
Иван проводил их взглядом, повернулся к стоящему в углу худому:
– Борис Глогер! Поди сюда!
Худой подошел. Иван вынул из-за пазухи висящий на шее диктофон, нажал клавишу:
– Что такое голубое сало?
Глогер посмотрел на свои тонкие пальцы:
– Это… вещество LW-типа.
– Говори по-русски. Что за LW-тип?
– Это сверхизолятор.
– Что такое сверхизолятор?
– Вещество, энтропия которого всегда равна нулю. Температура его всегда постоянна и равна температуре тела донора.
– Где оно используется?
– Пока нигде.
– Тогда зачем оно понадобилось?
– Это в плюс-позите трудно обосновать…
– Не тяни муде, у меня мало времени! Говори быстро, по-русски и по делу!
– Ну, рипс… Чистый Космос… Это вещество было получено случайно при пробной реконструкции скрипторов… то есть тех, кто записывал свои фантазии на бумаге.
– Писателей, да?
– Да… их так раньше называли.
– И что?
– И… это вещество… то есть… рипс… существование сверхизоляторов породило четвертый закон термодинамики.
– И что это за четвертый закон?
– В веществах LW-типа энтропия постоянна и не зависит от изменения температуры окружающей среды. И формула… но… я вообще-то человек далекий от точных наук… так что я не в плюс-директе…
– Кто ты по профессии?
– Биофилолог. Специализация – логостимул.
– А технари где ваши?
– Вы их убили.
– И ты не знаешь, для чего нужно голубое сало?
– Есть проект МИНОБО. Я не знаю подробностей… но, цзюй во каньлай… они делают реактор на Луне, реактор постоянной энергии. Он строится в виде пирамиды… пирамиды из сверхпроводников 5-го поколения и голубого сала… слоями… слоями… и он позволит решить в плюс-директе проблему вечной энергии.
– Реактор? И это все?
– Как – все?
– Ну, это голубое сало используется только в этом реакторе?
– Пока – да.
– А другое применение? Военное, например? Оружие из него нельзя сделать? Бомбы какие-нибудь?
– Я не знаю… по-моему, об этом не было разговоров… оружия из него делать не собирались.
– А яд какой-нибудь? Или орудия уничтожения?
– Нет. Оно не ядовито. Просто у него не совсем обычная атомная структура.
Иван угрюмо почесал седой висок:
– Оно хоть горит?
– Нет, нет. Его можно резать, расчленять на молекулы, но эти молекулы всегда будут выключены из процесса энергообмена.
– На хуй тогда я жизнью рисковал? – спросил Иван, выключая диктофон.
– Я… не понял. – Глогер тронул кончиками пальцев свои большие розовые губы.
– Я тоже ничего не понял! – Иван с горечью вздохнул, вытянул из-за спины обрез, достал патрон, вставил в казенник. – Скажи, скелет, ты послал бы своего брата на смерть ради какого-то малопонятного голубого сала?
Глогер посмотрел на окровавленные тела в инкубаторе:
– Нет.
– Я тоже. – Иван выстрелил Глогеру в лоб.
Мозг Глогера брызнул на щит с предупредительной инструкцией. Височная пластина покатилась по мягкому полу.Назад возвращались затемно. Допотопный снегоход, собранный еще в СССР, замаскированный сверху елками, вез семерых на северо-восток. Карпо сидел за рычагами. Мустафа, зажав между колен соленый олений окорок, ловко срезал длинные полосы темного мяса и раздавал сидящим в тесном салоне.
– Вернемся – вызову Ванюту на разговор, – вяло жевал солонину Иван. – Мы что ему – мыши полевые?
– Может, ты не понял чего? – спросил Николай.
– Я книг прочел больше, чем все вы. Он нас посылал за новым оружием, так?
– Так.
– А это что? – Иван пнул валенком мешок с голубым салом.
– А вдруг это и есть оружие? – спросил Коля Маленький. – Вишь, как светится!
– Это топливо для какого-то реактора на Луне, – угрюмо пробормотал Иван.
– А неблядское оружие? – поковырял в зубах Федор. – Где же оно?
– В пизде. – Иван поднял ворот полушубка, привалился в угол салона и тут же заснул.
– Да, – почесался Сергей. – Надо было блядское оружие брать, коли неблядского нет. Видали их автоматы? Называются «Циклоп».
– Страшно слышать тебя, брат Сергей, – покачал головой Николай. – Ты всерьез испоганиться захотел? В руки блядское взять? Завет нарушить?
– Брат Николай, не хочу я поганиться. Вторую зиму на оленине да на кедраче доходим. Мы ж сегодня весь НЗ просадили в бункере в этом. Из чего оленей бить будем – из пальца? Селитру-то раньше мая все одно не наковыряешь. Опять червей есть, как в прошлую весну?
– Не напоминай про червей, брат, – засопел Федор. – Лучше на черемше доходить, чем червяков глотать.
– Аооо! – зевнул Коля Маленький. – Как я живой остался – непонятно. Слава Земле, навели нас вовремя: блядовня жрать села. А то б разнесли они нас из своих циклопов. Приеду – оближу брату Ванюте ноги.
– Это не Ванюта наводил, а брат Алекс.
– Он?
– Он, а кто ж еще сквозь твердое видит?
– Светлая голова, дай Земля ему силы.
– Сколько проехали, Карпо?
– Спи, брат, – пробасил из кабины Карпо. – Назад против ветру валтузим! Вишь, пороша повалила.
– Хорошо – следы заметет…К горе приехали только на рассвете. Белое северное солнце ненадолго показалось из-за неровного белого горизонта. Освещенная им гора могуче выступала над невысокими сопками. Широкое основание ее поросло кедрачом и лиственницами, круглая вершина сияла девственным снегом.
Когда подъехали к укрывищу, уставший, осунувшийся лицом Карпо заглушил мотор:
– Доползли, слава Земле. Подъем!
Спящие в салоне братья зашевелились:
– Ой, Мать Сыра-Земля, неужли дома?
– Карпо, сердешный, довез как в люльке…
– Ну, братья, а мне опять лето грезилось. Будто все за медвежьей ягодой идем, а брат Марко славицы поет…
– К трапезе опоздали, как пить дать…
Все вылезли из снегохода. Федор захватил мешок с голубым салом, которое на солнце так же светило сквозь холстину, как и в темноте. Этот необычный и неземной свет заставил братьев смолкнуть.
– Да… – высморкался на снег Иван. – А может, и не зря мы подставлялись. Чудная вещь. Сгодится ли?
– Не сумлевайся, брат Иван, – поежился Николай. – Еще сам себе спасибо скажешь.
– Хорошо бы! – крякнул Иван и, скрипя снегом, пошел в гору.
Братья двинулись за ним. Подъем был долгий. За сутки навалило снега, и тропу
– Фупс… отдышитесь.
Вокруг из-под снега торчал ржавый металл – куски оборудования, рельсы, мятые вагонетки. Братья присели кто где и тихо сидели, приходя в себя. Лица их посерьезнели, они не смотрели друг на друга. Невысокое солнце холодно освещало их грубые лица. Сидели долго. Наконец Иван вздохнул и тихо произнес:
– Ну, войдемте, братья.
Все встали и вошли в полусгнившие распахнутые ворота шахты. Здесь было сумрачно; ржавые, еле различимые рельсы вели в темноту. Братья пошли по ним и шагов через двести оказались возле лифтов. Иван пошарил рукой в темноте, вытащил палку с пропитанной соляркой тряпкой, клацнул кресалом. Тряпка нехотя загорелась. Иван оттянул раздвижную дверь лифта:
– Брат Федор, ступай первым.
Федор встал на порог кабины, глянул вниз. В лифте не было пола. Вместо него виднелись несколько привязанных к швеллерам канатов. Федор кинул вниз мешок с голубым салом. Мешок быстро упал. Сверху было видно, как он лежит, скупо освещая голубым выработанную широкую штольню.
Федор схватился за канат и съехал вниз. За ним стали спускаться остальные. Иван запер дверь лифта на болт и съехал последним. Все семеро на секунду замерли возле каната, затем сняли шапки, опустились на колени и шесть раз поцеловали твердый пол штольни. Иван взял мешок, забросил на спину и двинулся вперед – к слабо горящим в темноте огонькам.
Штольня была широкой, со следами стальных зубьев на стенах, с обрывками кабелей и ржавым хламом, валяющимся где попало. Огни приблизились и вскоре осветили конец штольни. Здесь слышались голоса и двигались человеческие фигуры.
– Слава Земле! – окликнули братьев.
– Земле слава! – ответил за всех Иван.
Пришедших молча обступили одетые в лохмотья бородатые люди и так же молча стали по три раза целоваться с каждым.
– Хорошо ли все, брат Иван? – спросил рыжебородый широкоплечий человек Ивана.
– Слава Земле, брат Марко, все хорошо, – ответил Иван, опуская мешок на земляной пол. – Вот ради чего животы надрывали.
Все посмотрели на светящийся мешок.
– Не уразумею – что это? – спросил Марко.
– Голубое сало.
– Позволь нам посмотреть, – попросил Марко.
– Не могу, брат Марко.
– Понимаю тебя, брат Иван, – почесал бороду Марко.
– Где брат Ванюта? – спросил Иван.
– В Малой пещере.
– Вы потрапезничали?
– Только что, брат Иван. Вам оставлено.
– Ну и слава Земле.
– Земле слава. – Марко шагнул в сторону, уступая дорогу Ивану.
Иван вошел в узкий проход. Пришедшие братья двинулись за ним.
– Я сам снесу, – остановил он их. – Ступайте трапезничать.
Братья нехотя отстали.
Иван недолго шел по темному проходу – справа показалась полоса желтого света. Иван нащупал рукой полуприкрытую дверь, постучал.
– Входи, брат! – раздалось за дверью.
Иван вошел в тесную пещеру. По углам горели несколько фитилей в банках с соляркой. Посередине на куче тряпья лежал, закрыв глаза, Ванюта; возле него стояла большая жаровня с углями. Поодаль сидели Митко с Николой и шили оленьи шкуры.
– Здравствуй, брат Ванюта, – проговорил Иван. – Здравствуй, брат Митко, здравствуй, брат Никола.
Митко и Никола поднялись и целованием приветствовали Ивана. Ванюта по-прежнему лежал с закрытыми глазами. Митко и Никола неотрывно смотрели на светящийся мешок.
Иван присел рядом с Ванютой и трижды поцеловал его грязные щеки. Ванюта открыл глаза.
– Живой, брат, – сказал он.
– Слава Земле, все живы, – тихо проговорил Иван.
Ванюта посмотрел на мешок, улыбнулся:
– Не помог им блядский бог!
– Не помог.
– А нам помогла Мать Сыра-Земля?
– Помогла, помогла, брат Ванюта. Помогла блядей сокрушить. Помогла взять то, что надо.
– Говорил ты с блядями?
– Говорил, брат Ванюта. – Иван снял с шеи диктофон и положил на грудь Ванюте.
– Что ты понял из этого разговора?
– Ничего не понял, брат Ванюта.
– Ну и славно, брат Иван. Ты ступай теперь.
Иван помолчал и произнес:
– Брат Ванюта. Скажи, зачем нам сподобилось это голубое сало?
– Про то, брат Иван, не дано пока ведать ни мне, ни тебе. Потерпи. Откроются тайны великие. Спасибо тебе за все от всего братства. Ступай.
Иван вышел.
Ванюта заглянул в мешок, достал кусок голубого сала, поднес к лицу и долго рассматривал. Митко и Никола, онемев, смотрели на сало.
– Слава тебе, Земля Теплая. – Ванюта убрал сало в мешок, встал и скомандовал: – Отворите.
Митко и Никола сдвинули в сторону кучу тряпья. Под ней оказался стальной люк. Они откинули крышку люка.
Из отверстия хлынул поток электрического света. Вниз вела сварная металлическая лестница.
Ванюта взял мешок в левую руку и полез вниз, цепляясь правой за прутья. Люк над ним тут же закрыли.
Внизу было теплее и светлее, чем наверху. Пространство выработанной штольни освещали десятки электрических светильников, каменистый пол был чисто подметен, нигде не было мусора или остатков шахтерского оборудования. Две электрические отопительные системы со слабым гудением подавали в штольню теплый воздух. Из штольни в глубь горы уходили четыре прохода. Они были так же хорошо освещены. В проходах виднелись ответвления. То здесь, то там появлялись люди в коричневых балахонах, неспешно следующие по своим делам.
Едва ноги Ванюты коснулись чистого пола, к нему подошли двое в балахонах с топорами на поясах.
– Слава Земле, – проговорил Ванюта.
– Земле слава, – ответили стражи.
– Я к отцу Зигону. – Ванюта поудобнее перехватил мешок.
Один из стражей слабо и прерывисто свистнул. Из среднего прохода показался человек в балахоне, подошел.
– Проводи его к отцу Зигону, – приказал страж.
Человек повернулся и зашагал прочь, Ванюта тронулся следом. Проводник повел его по быстро сужающемуся проходу. Вскоре им пришлось двигаться боком, пробираясь сквозь неровную каменную щель. Наконец щель раздалась, Ванюта и проводник оказались в большой пещере. Из каменистой стены выступала белая дверь с латунной ручкой. В двери виднелась совсем маленькая дверца. Проводник открыл ее, вложил свои узкие губы в проем и тихо произнес:
– Брат Ванюта.
– Очень хорошо, – слабо раздался за дверью спокойный голос. – Впусти.
Дверь отперли изнутри, и Ванюта вошел в трехкомнатную квартиру, обставленную простой деревянной мебелью. Проводник остался за дверью, в прихожей перед Ванютой стоял слуга отца Зигона – Ашот.
– Иди, иди сюда, – раздалось из гостиной.
С мешком в руке Ванюта прошел в гостиную – большую, белую, с книжными стеллажами по стенам, с хрустальной люстрой в стиле модерн, с подушками из оленьей кожи вместо стульев. Посередине гостиной на желтом сосновом полу идеальным конусом была насыпана тщательно просеянная земля. Отец Зигон стоял перед землей на коленях, шепча что-то и прикрыв глаза. Ванюта сразу тоже опустился на колени, склонил голову.
– Встань, – приказал отец Зигон, легко вставая. Он был худой, невысокого роста, с умным живым лицом, обрамленным аккуратно подстриженной бородой. Коричневая тройка идеально сидела на нем, высокий воротничок белой рубашки стягивал черный шелковый платок с кристаллом горного хрусталя.
Ванюта не успел подняться с колен, как быстрые руки отца Зигона выхватили у него мешок с голубым салом, и через секунду отец уже вынимал из мешка, рассматривал и клал на пол светящиеся голубые куски.
– Погаси свет, – приказал он слуге.
Гостиная погрузилась в полумрак. Куски сала, появляющиеся из мешка и ложащиеся на пол один к одному, постепенно освещали гостиную голубым. Отец Зигон выложил все куски, кинул мешок в сторону и опустился рядом на подушку. Всего кусков оказалось двенадцать. Ванюта стоял, сложив руки на животе. Отец Зигон долго смотрел на голубое сало, затем с тяжелым вздохом опустил лицо в ладони:
– Когда ты последний раз плакал?
Ванюта задумался:
– Я… в декабре, отец Зигон.
– А почему ты плакал?
– Мне приснился лес, отец Зигон.
– Лес? И почему же ты плакал?
– Он был очень красивый.
– А смеялся когда ты в последний раз? Сильно смеялся?
– Когда отца Марона хоронили.
– Ну, мы тогда все смеялись. Погребение – веселая вещь. А сам по себе?
– Сам по себе я… не смеялся, отец Зигон.
Отец Зигон понимающе кивнул и надолго замолчал, спрятав лицо в ладони. Прошел час с лишним. Ноги стоящего Ванюты затекли и онемели, колени стали подгибаться.
Вдруг отец Зигон поднял свое лицо:
– Подойди.
С трудом переставляя ноги, Ванюта подошел. Отец Зигон схватил его за ноги и рванул на себя. Ванюта рухнул навзничь, гулко ударившись головой о паркет. Отец Зигон встал, зачерпнул горсть земли и с силой бросил Ванюте в глаза. Ванюта со стоном прижал руки к лицу.
– Было два человека, – тихо, но внятно заговорил отец Зигон, убирая руки в карманы и медленно прохаживаясь по гостиной. – Всего два. Один был выше среднего роста. Другой тоже не маленький – каждый раз притолоке кланялся. Первого звали Земеля, второго – Сол. У Земели судьба была тяжелая. Даже – страшная. Родился в обеспеченной интеллигентной семье, окончил среднюю школу, поступил в лесотехнический институт, женился на четвертом курсе. А на пятом – подучил Сола трогать чужие книги. Не читать – а именно трогать. Любой ценой пробраться в чужую квартиру – и трогать, трогать, трогать книги. Сказал, что это помогает при туберкулезе легких. А Сол – человек доверчивый и впечатлительный – поверил. И трогал чужие книги всю свою долгую жизнь – до семидесяти восьми лет. Трогал всегда правой рукой. Поэтому, когда его перед казнью дактилоскопировали, с правой руки отпечатков пальцев снять не удалось – кожа стерлась о книги. А с левой все было в полном порядке. Поэтому именно ее сначала высушили в горячем песке, а потом залили вареным сахаром. Вон она. В книжном шкафу. Между Бабелем и Борхесом. Я же давал тебе лизать ее, мерзавец. Забыл? Нет, свинья. Такое не забывается…
Он помолчал, словно вслушиваясь в слабые стоны Ванюты, потом кивнул стоящему в дверях Ашоту:
– Убери этого слизняка.
Ашот схватил Ванюту за шиворот и поволок к двери.
– Отец Зигон… Там еще диктофон… – простонал Ванюта, шаря у себя на груди.
Диктофон упал на пол. Ашот выволок Ванюту за дверь квартиры и захлопнул ее. Слышно было, как Ванюту поволокли по каменному полу прохода.
Зигон поднял диктофон, сунул в карман пиджака.
– Отец Зигон, подавать полдник? – спросил вернувшийся Ашот.
– А что сегодня? – рассеянно спросил Зигон.
– Овсяный кисель с постным маслом и клюквенный морс.
– Нет… Потом… – Зигон осмотрелся, ища что-то. – Где чемодан?
– Какой? – осторожно спросил Ашот.
– Тот самый. – Зигон угрюмо посмотрел на Ашота.
Ашот вышел и вернулся с небольшим старым чемоданом из свиной кожи. Зигон открыл чемодан, сложил в него голубое сало. В гостиной сразу стало темно. Зигон вышел с чемоданом в руке, прошел в свой кабинет и запер дверь на ключ. Кабинет был небольшой, но уютный: обитые зеленым сукном стены, мягкая мебель, стол красного дерева. Зигон подошел к столу, вставил ключ в бронзовые часы без стрелок, повернул. Затрещала пружина, послышалось гудение, и стол отъехал в сторону, открывая проход вниз. Зигон шагнул туда и стал спускаться по деревянной винтовой лестнице. Спуск был недолгим – лестница вела в большой полутемный зал с мраморным полом и мраморными стенами. В зале стояли десять мраморных столов, за которыми сидели лысые люди в черных костюмах. На столах горели зеленые лампы. На стене висел подсвеченный зеленым светом герб из горного хрусталя, яшмы и гранита: человек, совокупляющийся с землей.– А! Господин Зигон! – воскликнул один из сидящих. – Ну наконец-то! Мы ждем вас с утра! Господа!
Сидящие встали и сдержанно склонили лысые головы.
– Как хорошо, что вы пришли! Вы не представляете, как это хорошо! – Человек подбежал к Зигону и с силой сжал ему руку. – Андреев! Скажите сразу – все нормально или нет? Только – да или нет! Два слова!
– Да, – произнес Зигон.
Андреев в восторге закрыл глаза и потряс маленькой головой:
– Великолепно… Господа! Господа! Все получилось! Поприветствуем же бесстрашного и решительного господина Зигона!
Лысые зааплодировали. Андреев нажал ногой на мраморную педаль, и у фронтальной стены зала, прямо под гербом, из пола выдвинулась мраморная трибуна.
– Просим вас, господин Зигон!
С чемоданом в руке Зигон прошел на трибуну и встал, прижав чемодан к груди. В зале наступила полная тишина.
– Мне трудно говорить, господа, – заговорил Зигон. – Трудно как человеку, трудно как члену нашего ордена. В этом чемодане находится то, ради чего мы… мы… нет…
Он замолчал, бледнея. Голова его стала мелко вздрагивать, по лицу прошла судорога, побелевшие руки вцепились в чемодан. Зигон шумно выдохнул, набрал в легкие воздуха и вдруг запел низким, замечательного тембра басом:
– Нееет! Нет! Нееееет! Неет! Неееееееееет! Нет! Нет! Нееет! Нееееет! Нет! Нееееееееееееееееееееет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нееет! Нет! Нееееееееееееееееееееееееееееееееееееееет! Нет! Нет! Неееет! Нееет! Неееет! Нееееееееееееееет! Нет! Нет! Нет! Неееет! Нет! Нееет! Нет! Нет! Нееееет! Неееееееееееееееет! Нееееееет! Нет! Нет! Нет! Неееееееет! Неееееееееееет! Нет! Нет! Неееееет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Неееееет! Нет! Нет! Нееееееееет! Нееееет! Нет! Нет!
Его слушали затаив дыхание. Лицо Зигона покраснело от напряжения, пот выступил на лбу и крупными каплями закапал на потертую кожу чемодана. Он пел с невероятным воодушевлением, сочный бас его заполнял гулкое пространство зала. Прошел час. Потом второй. Лицо Зигона стало бледнеть, пот, лившийся градом, высох, голос стал слабеть, в нем появились первые признаки хрипа. Прошел еще час. Лицо Зигона посерело, под глазами обозначились синие круги, бесцветные губы раскрывались, и изо рта исторгался уже не раскатистый бас, а глухой клокочущий клекот. Прошел еще один час, затем еще и еще один. Зигон стоял на трибуне с окаменевшим лицом серо-зеленого цвета, глаза его закатились, белки сверкали в полумраке. Рот его открывался как бы сам, отдельно от тела, изо рта вылетали странные нечеловеческие звуки. Они звучали долго, очень долго – мраморная минутная стрелка еще три раза описала круг. Наконец из раскрывающегося рта Зигона не вылетело ни звука. Пошатываясь, Андреев подошел к своему столу, выдвинул ящик, достал золотой пистолет с мраморной рукояткой, тщательно прицелился и выстрелил.