Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль
Шрифт:
Мраморная пуля попала Зигону в рот. Он дернулся и, не закрывая рта, рухнул.
– Садитесь, господа, – опустил пистолет Андреев, и все с облегчением опустились на мраморные, с подушками зеленого бархата, стулья.
Андреев убрал пистолет в стол, подошел к трупу, все еще сжимающему чемодан, вынул из кармана убитого диктофон, взял чемодан и нетвердой походкой заспешил к выходу.
– Арсений, а как же декларация? – спросил один из сидящих.
– Две минуты, господа. И мы продолжим, – проговорил на ходу Андреев, потянул за ручку массивную мраморную дверь и вышел из зала в коридор. Здесь
Дверь открыл лысый человек в черном костюме:
– Прошу вас, Арсений. Магистр ждет вас.
Андреев вошел в прихожую кабинета. Секретарь отворил дверь и проводил Андреева в кабинет. За огромным пустым столом сидел магистр – полноватый широкоплечий человек в белом костюме, с гладко выбритыми головой и лицом.
– Ваше Соответствие, – склонил голову Андреев.
– Сколько? – спросил магистр.
– Еще не взвешивали, господин магистр, – поспешно ответил Андреев.
– Есть повод приобщиться к точным наукам. – Магистр тяжело приподнялся, тронул инкрустацию на стенной деревянной панели. Панель сдвинулась в сторону, открыв проход.
– Идите за мной, – шагнул в проход магистр.
Андреев двинулся следом.
Проход вел в лабораторию. Семнадцать человек в красных халатах работали над Машиной, не обращая внимания на вошедших. Магистр подошел к эталонным весам, надел резиновые перчатки, снял стеклянный колпак, открыл коробку с набором платиновых гирь.
– Откройте, – скомандовал он Андрееву.
Андреев открыл чемодан. Магистр стал вынимать куски голубого сала и аккуратно класть на платиновую чашу весов. Когда все двенадцать кусков оказались сложенными на чаше в форме голубого брикета, магистр выбрал десятикилограммовую платиновую гирю и поставил на вторую чашу. Весы не двигались. Он добавил килограммовую гирю. Чаши ожили и закачались. Магистр взял горсть мелких гирь и ставил их на чашу, пока весы не замерли.
– Одиннадцать тысяч двести пятьдесят восемь платиновых граммов, – подытожил магистр и громко позвал: – Борух!
Один из работников отложил инструменты и подошел к магистру.
– Готовь форму, – приказал магистр.
Работник отошел.
– Ваше Соответствие, еще диктофон с записью. – Андреев подал магистру диктофон.
– Они по-русски говорят? – спросил магистр.
– Блядь говорит на новорусском. Но все понятно.
– И это важно?
– Очень, ваше Соответствие.
Магистр взял диктофон, посмотрел, подошел к прессу, положил на станину и нажал красную кнопку. Пресс опустился, диктофон затрещал. Когда пресс поднялся, магистр снял со станины расплющенный в пластину диктофон, подошел к измельчителю, бросил в заборник пластину, включил мотор и поставил регулятор измельчения на минимальный размер. Измельчитель заработал с оглушительным шумом, и вскоре под его барабаном на поддоне выросла кучка серебристо-серых опилок.
– Это не пыль, конечно. Но почти, – рассеянно произнес магистр, ища что-то глазами. – Подожди… а где теперь сахарница?
– Возле расточного станка, господин магистр, – ответил один из работников.
Магистр подошел к
– Обыкновенная ложка найдется в нашей славной лаборатории?
Работник подал стеклянную ложку.
Магистр вытер ее о борт своего белого пиджака и передал Андрееву:
– Ешь.
Андреев зачерпнул с поддона и стал жевать.
Появился работник с формой – плоским ящиком из золота. Магистр сложил в ящик куски голубого сала, поставил на подиум сахарницы, дернул рычаг. Загудел нагреватель, запахло леденцами, и вязкая струя жженого сахара потекла в ящик.
– Все уверены, что человек – это альфа и омега всего сущего! – засмеялся магистр и покосился на Андреева.
Андреев черпал ложкой с поддона, жевал и глотал.
Жидкий сахар заполнил ящик. Куски голубого сала светились сквозь желтоватую вязкую субстанцию.
Магистр подождал, пока сахар остынет, затем вставил ящик в черный кейс и вышел из основного входа лаборатории. Широкий коридор вел к лифту. Магистр подошел, отпер лифт ключом, вошел, нажал единственную кнопку. Лифт поехал вниз и вскоре остановился. Двери разошлись. Магистр шагнул из лифта в тесное, неправильной формы помещение с грязным кафельным полом, сплошь заставленное стеллажами с множеством небольших банок. В банках хранилась русская земля. Все банки были с подробными этикетками и располагались по алфавиту. Слой пыли покрывал стеллажи.
Магистр пошел между стеллажами по извилистому проходу, скудно освещенному редкими лампами без плафонов, и после долгого плутания оказался в небольшом закутке. Здесь стояла раскладушка с рваными одеялами и замызганной подушкой, серая тумбочка, электроплитка с темно-зеленым чайником, стол-тумба, покрытый цветастой истертой клеенкой. За столом на металлическом стуле сидел маленький человек с длинной белой бородой и в очках со сломанной дужкой. Он пил крепко заваренный чай из алюминиевой кружки. На столе в коричневой бумаге лежал кусок вареной колбасы, надкусанный батон белого хлеба и четыре куска сахара-рафинада.
– Здравствуй, Савелий, – проговорил магистр.
– Наше вам, – кивнул Савелий, шумно прихлебывая из кружки.
Магистр стоял с кейсом в руке, молча глядя на сидящего.
– Ну что, принес? – спросил Савелий.
– Да.
– Сколько?
– Одиннадцать тысяч двести пятьдесят восемь платиновых граммов.
Савелий усмехнулся:
– Ты б еще миллиграммы подсчитал! Сколько кусков-то?
– Двенадцать.
– Нормально… – Савелий допил чай и стал заворачивать хлеб, колбасу и сахар в бумагу. – А то твои орлы сказали – семь. Семь! Курам на смех…
Он убрал сверток в тумбочку, протер запотевшие очки и посмотрел на магистра:
– Садись, батенька. В ногах правды нет.
Магистр поискал глазами, куда бы сесть. Савелий указал ему на раскладушку. Магистр сел, раскладушка заскрипела под ним. Он положил кейс себе на колени и тяжело вздохнул.
– Что это ты, батенька, сопишь, как корова стельная? Стряслось что?
– Да нет, все в порядке.
– Ой ли? У вас – и все в порядке? У пауков в банке все в порядке быть не должно.
– Савелий, я с тобой посоветоваться хочу.