Нормальная история
Шрифт:
Я вошел в наш просторный двор и остановился. Во дворе белели четыре одноэтажных дома и один двухэтажный. В домах жили геологи и геофизики. Слов, которые произнесли подземные мужики, в нашем дворе никто никогда не употреблял. Родители и бабушка были на работе. Дома с пирожками и бульоном меня ждала пахнущая мазью Вишневского прабабушка. Почему-то я был уверен, что прабабушка этих слов не знает.
Возле сараев раздался выстрел из самодрачки. Я пошел на этот звук. Сидя под бузиной, Андрей и Колька набивали самодрачку спичечными головками. Возле них висело приятно пахнущее гарью облачко. Колька был
– Сорока, – сказал Колька, быстро глянув на меня, и снова склонился над самодрачкой.
– А что такое “ебать”? – спросил я.
Колька поднял голову, прекратил свою работу. И произнес вполне серьезно:
– Сейчас расскажу.
И рассказал.
Симбиоз?
Однажды душным токийским майским вечером, когда цикады окончательно сходят с ума, а заходящее солнце посылает свой прощальный луч билдингу ISETAN, мой шахматный компьютер Mephisto уберег меня от тяжких увечий…
Звучит вполне как начало пелевинского рассказа.
Однако это правда.
Тогда я приехал в Токио по приглашению университета Гайго и поселился в университетском мини-кампусе в зеленом одноэтажном пригороде Кичиджёжи. Моя двухэтажная квартирка выходила окнами в крошечный садик, в котором мог поместиться разве что снеговик, вылепленный мною позже, зимой, из стремительно выпавшего и не менее стремительно таявшего снега.
Собственно, это был первый вечер в Стране восходящего солнца. Поужинав, я сел за партию с моим железным партнером. Мы разыграли, кажется, королевский гамбит, и вдруг – все затряслось. Причем и в комнате, и за окном. Впервые в жизни я увидел землетрясение: черепичные крыши соседних домиков закачались, как лодки, готовые уплыть во времена бусидо, ниндзюцу и Басё.
Первые секунды: паника. Наверно, это и есть то самое “выдвижение в ничто”, описанное чувствительным Кьеркегором…
Уважаемые профессора Гайго не успели предупредить гостя из неподвижной России, что Японию трясет регулярно, раза три в месяц непременно.
Голова лихорадочно заработала: что предпринять? Попробовать спуститься вниз по узкой винтовой лестнице или кинуться в окно со второго этажа? Тряска продолжалась. Внизу звенела посуда. Я решился: головой в окно! И тут компьютер пискнул ответным ходом, я инстинктивно скосил глаз: ферзь d8 – f6. Этого мгновения было достаточно, чтобы прийти в себя. Вид шахматной доски напомнил о выдержке. Я замер: подожду мгновенье. И тряска прекратилась.
Речь пойдет не о шахматах, а о железном друге. Если бы компьютер не пискнул, я бы вылетел в окно. То есть компьютер невольно помог в трудную минуту. Неважно, что он – шахматный. Этот случай символичен: у человека обозначился друг и помощник на ближайшее столетие. Собственно, ноутбуки в Японии нынче способны и просто предупредить о подземном толчке. Да и вообще – о многом, ох о многом они могут предупредить, от многого уберечь. Во многом помочь. Подставить железную руку. Или волокнистую мозговую извилину.
То самое “глобальное информационное облако” уже не просто накрывает, а хочет стать тобой. И нет никакой необходимости держать в голове, например, бином Ньютона, ежели он в любой момент может всплыть на поверхности глазного яблока, которое рано или поздно станет монитором. И будут всплывать на нем ежесекундно подробности
Учитель уже никогда не спросит первоклашку: Вова, сколько будет пятью пять? Смысла нет: Вова с пол-оборота готов поведать о сверхтекучести гелия…
А я вот спрошу себя: хорошо ли, что компьютер мне помог?
– Ты не рад, что мы тебя тогда уберегли от увечий? – спросит ответно Мировой Электронный Мозг.
– Рад. Но не рад стремительно нарастающей зависимости от тебя.
– Что бы ты делал без меня? Ты так мало знаешь. А что знаешь – забываешь.
– Ты мне помогаешь в этом.
– Я делаю твою жизнь комфортней.
– Делая меня ленивей и неподвижней?
– Экономлю твое время.
– Чтобы я тратил его на тебя?
– Пойми, теперь без меня – никуда. Пора привыкнуть.
– Не хочу.
– Не хочешь – заставим.
– Просто как Сталин с коллективизацией…
– Ты должен идти в ногу с веком. А я помогу. Как пели Kraftwerk, “я твой слуга, я твой работник”.
– Слуга, все активней и наглее влезающий в мое тело.
– А что плохого в этом? Ты станешь сверхчеловеком.
– Перестав быть человеком?
– Симбиоз неизбежен! Смирись, гордый человек!
Затемнение. Глобальное информационное облако рассекает молния. Гремит гром. Цикады смолкают. Mephisto объявляет мне мат в шесть ходов. Я кладу своего короля на середину доски. Бреду вниз варить кофе.
Может, и впрямь – лучше было выпрыгнуть в окно?
Пыль
Если заглянуть в желудок пылесоса, все съеденное им в нашем человеческом мире – неизменно серого цвета. Но ведь присасывается жадный рот поедателя пыли к разноцветным, ярким вещам: коврам, кричаще красным диванам, синтетическим тиграм и собакам, желтым креслам, розовым стульям, синим шторам.
Пыль жилища человеческого неизменно серая. Конечно, если пытливо рассмотреть ее под микроскопом, она очень даже цветная и состоит из множества разноокрашенных ворсинок, покинувших своих шерстяных, плюшевых, шелковых и льняных хозяев. Глаз человеческий неспособен различить цвет каждого волоска, все сливается, становясь серым. Становясь пылью.
Пыль человеческая цвета пепла. Тот, кто заглядывал в урну с прахом человека, может это подтвердить. По сути своей пыль вовсе не пепел. Но призвана напоминать нам о нем. Каждое опорожнение мешка пылесоса – memento mori. Выражение лица человека, выбрасывающего мусор и опорожняющего пылесос, согласитесь, разное. Выбрасывание мусора у нас вызывает секундное любопытство, заглядывание в мусорное ведро, мимолетное различение отходов нашего бытования. Опорожнение желудка пылесоса, кроме кратковременного ужаса и омерзения, не вызывает ничего. Хочется поскорее от этого избавиться, сопровождая процесс избавления безусловным наморщиванием лица и бормотанием “ф-у-у…”.