Носитель Клятв

Эшонай всегда говорила своей сестре, что уверена — за следующим холмом лежит что-то чудесное. И вот однажды она взобралась на холм и нашла людей.

Она всегда представляла людей — как говорилось в песнях — темными бесформенными монстрами. Вместо этого они оказались прекрасными, причудливыми созданиями. В их речи не было каких-либо заметных ритмов. Они носили одежду намного ярче, чем панцирь, но не могли выращивать собственную

броню. И так боялись штормов, что даже путешествовали, укрываясь в транспортных средствах.

Что самое удивительное — у них была только одна форма. Сначала она предположила, что люди, должно быть, забыли свои формы, как однажды забыли слушающие. Это породило мгновенное родство между ними.

Теперь, год спустя, Эшонай гудела в ритме благоговения, пока помогала разгружать барабаны с повозки. Они преодолели огромное расстояние, чтобы увидеть родину людей, и с каждым шагом она всё больше поражалась. Это ощущение достигло своего пика здесь, в этом потрясающем городе Холинаре и его великолепном дворце.

Похожий на пещеру разгрузочный док в западной части дворца был настолько большим, что в него поместились двести слушающих после их первого прибытия, и в нём всё ещё оставалось много места. Конечно, большинству слушающих не позволялось присутствовать на торжестве наверху — где свидетельствовался договор между двумя народами — но Алети всё равно позаботились об их отдыхе, предоставив горы еды и напитков для группы внизу.

Она вышла из повозки, осматривая разгрузочный док, и начала гудеть в ритме любопытства. Когда она сказала Венли, что намерена нанести на карту весь мир, она представляла себе места естественного происхождения. Каньоны и холмы, леса и заливы, полные жизни. Но всё это время — вот это было здесь. Ожидающее. Вне их досягаемости.

Вместе с другими слушающими.

Когда Эшонай впервые встретила людей, она увидела маленьких слушающих, которые сопровождали их. Незадачливое племя, застрявшее в вялой форме. Эшонай предположила, что люди заботятся о беднягах без песен.

Ох, какими невинными были эти первые встречи.

Эти пленные слушающие были не каким-то маленьким племенем, а представителями огромной популяции. И люди не заботились об них.

Люди ими владели.

Группа этих паршменов, как их называли, теснилась вокруг кольца рабочих Эшонай.

— Они всё пытаются помочь, — сказал с любопытством Гитгет. Он тряхнул головой, его борода сверкнула драгоценными камнями, оттенок которых совпадал с ярко-красным цветом его кожи. — Маленькие лишенные ритмов хотят быть рядом с нами. Я тебе говорю, они чувствуют, что что-то не так с их разумом.

Эшонай передала ему барабан из задней части повозки, и загудела в любопытстве. Она спрыгнула и приблизилась к группе паршменов.

— Вы не нужны, — сказала она с миром, раскинув руки. — Мы бы предпочли сами нести свои барабаны.

Те, у кого не было песен, смотрели на нее тупым взглядом.

— Идите, — сказала она с мольбой, махнув в сторону ближайшей группы празднующих, в которой, невзирая на языковой барьер,

слушающие и людские слуги смеялись вместе. Люди хлопали слушающим, которые пели старые песни. — Веселитесь.

Несколько из них посмотрели в направлении поющих и закивали, но не сдвинулись с места.

— Это не сработает, — сказала Брианлиа со скептицизмом, опустив руки на ближайший барабан. — Они попросту не в состоянии представить себе, что значит жить. Они — собственность, которую можно купить или продать.

Что из этого выходило? Рабство? Клэйд, один из Пяти, ходил к работорговцам в Холинар и купил человека, чтобы убедиться, что это действительно возможно. Он купил даже не паршмена, там были Алети на продажу. Видимо паршмены стоили недешево, и считались высококвалифицированными рабами. Слушающим говорили об этом, как будто это был повод для гордости.

Она загудела с любопытством и кивнула в сторону, глядя на других. Гитгет улыбнулся. Он загудел в мире и махнул ей рукой, отпуская. Все уже привыкли к тому, что Эшонай любит слоняться вокруг во время работы. Не то чтобы она была ненадёжной… Ну, возможно была, но, по крайней мере, она была последовательной.

Не важно, всё равно она скоро будет нужна на королевском праздновании; она была одной из лучших во владении человеческим языком среди слушающих, он ей очень легко давался. Это было преимуществом, которое подарило ей место в экспедиции, но также это было и проблемой. Владение человеческим языком делало ее важной, а таким людям не подобает с детской наивностью отправляться исследовать мир.

Она покинула разгрузочный отсек и поднялась по ступеням во дворец, пытаясь впитать всю красоту отделки, ее великолепное исполнение и подавляющее ощущение чуда, идущее от этого здания. Красивого и пугающего. Слуги, которых покупали и продавали, поддерживали порядок в этом месте, но не было ли это тем, что давало людям возможность создавать такие великолепные произведения, как эта резьба на колоннах, мимо которых она проходила, или инкрустированные мрамором узоры на полу?

Она прошла мимо солдат, которые носили свои искусственные панцири. У Эшонай сейчас не было собственной брони; она была в рабочей форме вместо боевой, так как ей нравилась ее гибкость.

У людей же не было выбора. Они не потеряли свои формы, как она сперва предположила; у них была всего одна. Партнерская, рабочая и боевая формы одновременно. Навсегда. И эмоции проявлялись на их лицах куда сильнее, чем у слушающих. О, люди Эшонай могли улыбаться, смеяться или плакать. Но не так, как эти Алети.

Нижний уровень дворца был отмечен широкими коридорами и галереями, освещенными аккуратно ограненными драгоценными камнями, которые заставляли свет искриться. Люстры висели над ней — разбитые солнца, распространяющие свет повсюду. Возможно, простой внешний вид людских тел с их мягкой кожей разных оттенков загара был еще одной причиной, почему они стремились всё украсить — начиная с одежды и заканчивая колоннами.

«Сможем ли мы создавать подобное, — подумала она, гудя в ритме уважения, — если узнаем нужную форму для создания искусства?»