Носочки-колготочки
Шрифт:
– Но мы очень стараемся…
– Значит, недостаточно стараетесь! Обнимайте чаще Васю, говорите, как сильно вы его любите. Проводите с ним выходные. Чем больше вы вложите в него любви, тем счастливее будет ваш сын.
– Я подумаю, – поджала губы мама Васи.
– Здесь не думать надо, а действовать, – Анна Гавриловна встала, протянула ладонь. – До свидания.
Васина мама пожала протянутую руку психолога и молча, не попрощавшись, вышла из кабинета.
– Ну как? – заглянула в кабинет Нина Григорьевна.
– Надеюсь, я до неё достучалась.
Когда Нина Григорьевна
– Поговорили? – спросила шёпотом тётя Галя.
– Поговорили.
– Как успехи?
– Не знаю. Поживём – увидим.
День прошёл как обычно – занятия по математике (Вася сломал три карандаша, просто так, ради интереса, чтобы узнать – сломаются они или нет). Прогулка (Вася взобрался на дерево, чтобы скинуть оттуда кормушку для птиц, зацепился за ветку штанами и, если бы не вовремя подоспевшая воспитательница, рухнул бы на землю и переломал себе руки-ноги). Обед (Вася вышиб стул из-под Серёжи, хорошо, что Серёжа успел уцепиться за край стола и не упал). Тихий час (тётя Галя периодически заглядывала в спальную комнату и каждый раз удивлялась, до чего же мирный вид у спящего Васи). Полдник (Вася вылил остатки кефира за шиворот Пете Романову, пришлось тёте Гале, по привычке ругая Васю фруктом, отмывать пострадавшего и его футболку).
А потом все вздохнули с облегчением, потому что за Васей пришёл папа. Настоящий. Высокий, худой, в костюме и галстуке. С пятью воздушными шарами-уточками на разноцветных ленточках. Вася был так удивлён, что даже не взглянул на уточек. Он какое-то время заворожённо смотрел на отца, словно не веря своим глазам, а потом молча надел ветровку. Сам.
– Сегодня мы пойдём домой пешком, – сказал ему папа. И посмотрел на Нину Григорьевну так, словно сдаёт ей экзамен.
Нина Григорьевна незаметно кивнула.
– Совсем пешком? – не поверил ушам Вася.
– Совсем. Прогуляемся, поговорим о том о сём. Поедим мороженое. Ты какое любишь?
– Любое! – быстро ответил Вася и взял папу за руку. – Пошли.
Дети наблюдали в окно, как они идут по детсадовскому двору. Вася вертелся, скакал на одной ножке и сыпал вопросами, но руки отца не выпускал. Утки на ленточках подпрыгивали в такт его подскокам и весело переливались на солнце. Папа сначала чеканил шаг, потом расслабил узел галстука, снял пиджак и перекинул его через локоть.
– Ты знаешь, кто самый страшный динозавр? – долетел до ребят голос Васи.
– Налоговый инспектор?
– Ну, пап!
Мура смотрела вслед Васиному папе и тихо радовалась. Он такой худенький и несчастный, и голова вся в лысине. И уши большие, как у мамонтёнка из мультика. Такой бы точно бабушкину кузькину мать не пережил. «Хорошо, что всё обошлось», – думала Мура и с умилением наблюдала, как над Васей и его папой весело перемигиваются воздушные уточки.
«Бабай» и другие истории
Юка Лещенко
Бабай
Мама, когда
– А не будешь слушаться, придёт ужасный бабай и заберёт тебя.
И мальчик понимал, что надо, надо скорей съесть кашу, помыть руки, убрать игрушки, перестать кривляться, не трогать конфеты. У мальчика было очень много трудов в его маленькой жизни. Перед сном мама целовала его в сладкую макушку и говорила:
– Засыпай быстренько, а то бабай придёт.
Когда под закрытой дверью исчезала жёлтая полоска света, мальчик сползал на пол и заглядывал под кровать.
– Пришёл? – спрашивал он.
– Ну, пришёл, – отвечал ужасный бабай шёпотом.
– Поиграем? – спрашивал мальчик.
– Ну, поиграем, – соглашался бабай.
И они так играли, что у торопливо тенькающих часов стрелки залипали на полуночи, и время растягивалось, как июльская сосновая смола, из ковра вырастали горы, и плюшевые медведи бродили по лесам, а в пенном море одеяла поднимался такой шторм, что корабль трещал и шёл на дно, но подушковый кит спасал от верной гибели, высаживал на северном острове, где в полированной пещере гномы прятали в носках несметные сокровища. И мальчик кричал:
– Йо-хо-хо!
А бабай говорил сердито:
– Тише, ты что. А то придёт мама и заберёт тебя.
Заячий пирог
Сижу с компрессом, облепленная ватой, пропитанная спиртом, завёрнутая в целлофан, под носом кружка с горячим, масляной пенкой набухающим чаем, и бабушкины руки пахнут аптекой, на указательном – рыжий йодовый след, на мизинце зелёнка.
– Ну, пей уже.
Я умею выпадать из плохих минут, главное, зажмуриться до звёздочек, скукожиться и вот чтобы носки не кусали пятки. Душно, влажно, пневмония, и по стенам ходит страшное – караморы на длинных лапках, шерстяной пучеглазый бабай, вытянутое лицо фонаря – жёлтое с зелёным, главные цвета болезни.
– Ну, пей, пей, скоро дедушка придёт.
Я знаю, дедушка идёт к нам через лес – в лесу живут морщинистые сосны, белка, чужие дядьки и ягода земляника, потом через поле – летом поле цветёт гречихой и жужжит пчёлами, а зимой там бегают куропатки – такие птицы в крапинку, раньше их ели, теперь едят кур, они всё равно некрасивые.
Дедушка идёт с работы, у него чёрный портфель с блестящей, как будто солёной застёжкой, дедушка никого не боится. Когда дедушка доходит до полянки – от неё три дорожки вверх, одна к нам, – из тучи выползает луна, я знаю, что она не из сыра, но ночью так вкусно прикусить её плавающий в окне краешек – зубам холодно и язык в пупырышках.
Дедушка останавливается возле пенька – под ним живут мурашки, если засунуть к ним палочку, а потом облизать, будет кисло, тоже хорошо. Дедушка говорит в темноту:
– Я тут.
Из-за пенька выходит зайка, ну, заяц – настоящий, только в серой шубе, они летом всегда переодеваются в серое.
– Юленька хорошо себя вела? – спрашивает заяц строго, прямо как бабушка.
– Хорошо, – говорит дедушка, он немножко врёт, но это не страшно.
– И все лекарства выпила? – снова спрашивает заяц и прядает мягким ухом.