Носорог для Папы Римского
Шрифт:
«Как? Как вы это сделали?» — рявкает Диего. Медичи что-то невнятно бормочет. Ответа нет, одни омерзительные рыдания. Диего вонзает саблю ему в живот, затем резко отмахивает ею в сторону. «Скажи хотя бы зачем?» — орет он. Прелат в изумлении смотрит, как внутренности вываливаются у него из живота. Он пытается собрать их и впихнуть обратно. Диего перерезает ему горло. Какая скука. Кто там следующий?
Перед его мысленным взором предстает водоворот разодетых в пух и прах придворных льстецов. Они, болтая, проносятся мимо, и Диего вглядывается в их лица. Все они взаимозаменяемы, каждый — точное подобие другого. «Вот почему я его упустил», — думает Диего. Но тот, кого он ищет, вскоре появляется в поле его зрения, там, на самом краю этого блеющего стада, и вон там, в самом его центре, а затем в его хвосте,
К нему выдвигается самоуверенный тип лет этак под сорок. Одет он как придворный, во французские шелка, рукава с прорезями, шляпа украшена страусовым пером. На боку, однако, тяжелая стальная шпага, а не бесполезная хрупкая рапира из тех, что предпочитают при дворе, да и в слегка самодовольной походке смутно угадывается что-то военное. Лицо его ничего не выдает, решительно ничего, и дон Диего помнит его именно таким, потому что когда тот впервые возник у него перед глазами, то он только это и увидел: лицо, просунувшееся внутрь палатки.
Это было вечером, когда они собрались в шатре Кардоны: он сам, вице-король и пять-шесть других командиров. Спор шел о поставках продовольствия — так же, как вечером накануне, так же, как и позавчерашним вечером. Они были на марше к Прато.
В армии, покинувшей Болонью двумя неделями раньше, насчитывалось почти десять тысяч бойцов. За неделю они израсходовали почти все припасы, а сундуки с болонскими дукатами находились теперь у поставщиков, которые раньше следовали за обозом, распродавая свое червивое мясо и прогорклый бекон, — теперь их след давно простыл. Лагерь разбили у верховий Савены. Накануне ночью небольшая деревушка была разграблена подчистую, прямо в присутствии сержантов, которые то ли были бессильны удержать своих людей, то ли даже поощряли их к этому. На следующий день произошло первое нападение на обоз, и, прежде чем разбить лагерь, пришлось повесить троих зачинщиков. Вплоть до Барберино ничего более не предвиделось, и даже там им, возможно, предстояло сражаться, прежде чем наполнить свои желудки. И все эти вопросы не были еще решены.
Неожиданно возле палатки послышался перестук копыт, донеслись крики. Все вскочили на ноги, хотя сигнала тревоги не прозвучало. Оказалось, это прибыл Медичи примерно с дюжиной всадников. В палатку вошел он один, и разговор возобновился. Медичи по большей части молчал, пока не заговорили о Прато, где правил старый кондотьер по имени Альдо Тедальди, который, по словам Кардоны, мог либо оказать им сопротивление, либо нет.
«Тедальди? Тедальди заставит нас ввязываться в осаду? — отрывисто заговорил Медичи. — Да мы с Альдо разве что не выросли вместе. Нет-нет-нет…»
Никто не стал ему возражать. Медичи, казалось, был вполне безмятежен и готов предоставить им самим разобраться с ситуацией. Он выпил кубок-другой вина, внимательно всех выслушивал. Некоторое время спустя между отворотов палатки просунулось чье-то лицо. Медичи обернулся, кивнул незнакомцу и пожелал всем доброй ночи. Вскоре после этого ушел и Диего. До его собственной палатки было недалеко, и он прошествовал туда в сопровождении дона Луиса и дона Алонсо, двоих самых доверенных своих воинов. Снаружи, повсюду вокруг, темнота полнилась движением. Все оборачивались при их приближении, а потом неотрывно смотрели им вслед. В ночи люди не были бомбардирами и копейщиками, аркебузирами и арбалетчиками, капитанами и сержантами, ротами и батальонами, испанцами и немцами, avventurerosи lanze spezzate [40] . А были они повалившимися на бок животными, голодными сгустками темноты. Ночью лагерь принадлежал им.
40
Авантюристами и наемниками (ит.).
«Это был ты, это ты тогда просунул голову в палатку», — говорит теперь Диего.
«Да, это так».
Он видел его затем ежедневно, но ни разу по-настоящему не взял на заметку. Казалось, этот человек свободно и безо всякого страха передвигается между различными «вольными отрядами», составленными из настоящего
Диего организовывал фуражные команды и передовые дозоры, высылал вперед разведчиков. Сам же Медичи, казалось, был совершенно спокоен, наблюдая, как войска, которые должны были прогнать подесту и вернуть его самого во Флоренцию, превращаются в изголодавшуюся толпу. Ночи оглашались пронзительными воплями и криками, когда подозреваемые в воровстве забивались до смерти своими же товарищами. Патрулируя с тяжеловооруженными всадниками колонну телег и пушек, Диего замечал в лицах людей совершенную пустоту. Их глаза норовили уставиться куда-нибудь вдаль, на обнаженные скальные породы, и не различали тех, кто находился на расстоянии вытянутой руки. Нападения на обоз выливались в отчаянные стычки, грабители почти не замечали своих собственных ранений. Вперед их влекла одна только Флоренция; La Crasa Puta, как они ее называли. Вот ее-то они распотрошат и насытятся ею, что твои волки. Прато был не более чем названием.
Армия ползла все дальше по долине Мугелло, и простые солдаты все более отдалялись от спинного хребта телег и пушек, заполняя собой расширяющуюся долину. Они двигались, точно скот, бредя вперед без цели и смысла. Диего, скакавший высоко по правому склону, глядел на орду, растянувшуюся внизу. Он видел разбитую армию. А внутри ее — армию убийц. Сержант, состоявший при Медичи, перемещался туда и сюда, оставаясь целым и невредимым.
«Прежде чем мы подошли к Прато, кардинал Медичи встречался с посланником из Флоренции, так?» — спрашивает он теперь у фатоватого сержанта. Он думает о том, что неплохо было бы снова протащить Медичи за уши и пощекотать у него между ног острием кинжала, но сойдет и сержант. «Я бы тебя раскусил, если бы мы оказать наедине», — добавляет он, прежде чем тот успевает ответить.
«Не сомневаюсь. Да, они встречались, но это все, что я могу сказать».
Во тьме своей спальни Диего воображает, что сержант стоит перед ним, уставившись в землю и неловко переминаясь с ноги на ногу, приведенный в замешательство его допросом. Но чтобы тот просил его выслушать? Изворачивался? Умолял сохранить ему жизнь? Этого вообразить он не в состоянии. «Я знаю, что не ты стоял во главе всего этого дела, — говорит ему Диего. — Но ты помогал его проворачивать. Не будь тебя или кого-нибудь наподобие, я не угодил бы в ловушку…»
Он замолкает, а тот начинает над ним смеяться.
«Угодил в ловушку? Ты что, не понимаешь, что ты сам все и устраивал? Без тебя ничего бы не получилось. Без тебя, капитан Диего».
«Полковник», — ворчливо поправляет его Диего. Это правда, правда, думает он, но только как же так вышло? Он пронзает сержанта своей саблей, которая исчезает в груди у того без всякого видимого эффекта и, вынутая обратно, не имеет на себе следов крови.
Но если пошарить, ключи бы нашлись: ведь это Медичи, поскакавший вперед, на переговоры с Тедальди и «защитниками» Прато, вернулся со сказочкой, что его остановили в миле или двух от города. «Причин для беспокойства, однако же, нет, — сказал он беспечно. — Они пойдут на переговоры — когда подоспеет время». Армия стояла тогда в трех дневных переходах от Прато. Кардона ответил почтительным кивком. Они общались с намеренной поспешностью.