Носорог для Папы Римского
Шрифт:
Все слезы приходят слишком поздно. Это лишенное соли море уносило его прочь, когда он наблюдал за худым белым призраком, боровшимся со своими мучителями. А теперь держите ее покрепче… У нее причудливо закатились глаза — или это вообразилось ему позже? Лодка уносила его от берега, но не слишком быстро, нет, недостаточно быстро. Ее согнутое тело дергалось, как марионетка, — видел ли он это? Вода надежно укрыла ее пронзительные вопли в складках своей тишины. Приглушенная барабанная дробь, выбиваемая его сердцем, выталкивала женщину наружу по мере того, как на него все сильнее наваливалась тяжесть Ахтервассера. Слышала ли она то же самое? Как они ухватили ее с обеих сторон, как сунули головой вперед? Как утопили ее той ночью в бочке с дождевой водой?
Тишина поверх
Он начинается тихо-тихо, медленно обретая определенность: хлюпко хныкающий или ухающе-фырчащий звук. Все монахи крепко спят. Бернардо продолжает храпеть. Не спит только Сальвестро, один во всей комнате, один на постоялом дворе, один в Борго, один в Ри– име. Никто не слышит, никому нет до этого дела. Мелкая влажная икота и полузадушенные рыдания нерешительно прорываются наружу и тут же тонут в дегтярном безмолвии ночи. Слишком поздно. Так оно всегда и бывает. Сальвестро плачет по своей матери.
Подъем, завтрак, горшок, месса.
«Otium, negotium» [42] ,— напевает Папа, быстро переходя из часовни в смежную с ней залу, растягивая «о» на манер антифона, о-о-о-о, останавливаясь, чтобы выглянуть в окно лоджии, выходящее во внутренний двор, глубоко затененный: там уже бурлит шумливая толчея сегодняшних просителей. Решив показаться перед ними воочию, Папа сворачивает в галерею.
— Ваше святейшество, епископ Специи ждет уже целых три дня, — мурлычет ему на ухо Гиберти. — После этого состоится аудиенция…
42
Отдых, работа (лат.).
Зал Константина оглашен болтовней, тут же смолкающей, когда входит он. С высоких помостов на него глазеют художники и их подмастерья; в зале стоит густой дух маслянистых и металлических испарений. Болтовня возобновляется, как только Папа переходит в Элиодоро. Через окна справа от себя он видит Бельведерские сады, простирающиеся до холмов и поначалу затененные дворцом, а затем вспыхивающие во всем великолепии под утренним солнцем. Ватикан паразитирует на свете Борго. Гиберти то ли кашляет, то ли чихает, снова на что-то намекая. К своей груди он привычно прижимает гроссбух. Лев видит епископа, одиноко стоящего посреди Станца делла Сеньятура. Otium, negotium…
Это дельфин, думает он несколькими минутами спустя. Только посмотрите на его губы. Да и дышит-то как! Размеренно заглатывает и изрыгает из себя целые тонны воздуха. Дельфиноподобный епископ Специи неизменно смотрит на некую точку футах в трех перед своим носом, медленно поворачивая голову из стороны в сторону на четверть оборота, меж тем как Лев перед ним прохаживается. Монолог начался сразу же, как он вошел.
И продолжается теперь, усыпаемый плохо отрепетированными светскими отступлениями, каждое из которых предваряется одной из двух фраз: либо «если сумею взять на себя такую смелость», либо «как бы мне изъяснить это вашему святейшеству?». Эти обороты и так вызывают у Льва отвращение, а если повторяются трижды — тем более. Он слушает все менее внимательно, вспоминая о Специи: болотистое, неинтересное место возле моря. Мягко набухающий туман риторики окутывает мглою безоблачное утро Папы. В него вплывают некие громоздкие бесформенные существа: предметы жалоб епископа. Будь внимательнее, подстегивает он себя. Задай какой-нибудь вопрос. Озаботься печалями Специи. Можно спросить, серьезна ли угроза со
— …что же до ее происхождения, то здесь все выказывают полнейшую неосведомленность, а сама она говорит только одно: что была спасена и доставлена в Специю тем, кто явился и ушел ночью, кто однажды вернется, чтобы забрать ее с собой, — вы можете себе представить, как звучит это в изложении простолюдинов, — что теперь она его ждет и каждый, кто пожелает ждать вместе с ней, может к ней присоединиться…
У епископа наличествуют небольшие проблемы со слюной, которую он время от времени шумно всасывает, — возможно, чтобы придать своим словам больший вес.
Повторяясь и повторяясь, начинают вырисовываться определенные факты, тщательно отсеиваемые Папой. По-видимому, два года назад в Специи появилась некая восьмилетняя девочка. Кажется, с той поры вокруг нее собирается некая паства. Кажется, денежные пожертвования изымаются из казны епархии и передаются упомянутой пастве. Епископство Специи не из богатых. Кажется, епископ Специи находится здесь, в Риме. Факты не очень согласуются друг с другом. Папа тасует и перетасовывает их. Время от времени он одаряет епископа безмятежной улыбкой, приглашая того продолжать свой монолог. Полезно, когда тебя считают глупцом.
Гиберти, бесшумно стоящий у дальней стены зала, осторожно выдвигается вперед, глядя в сторону и сопровождая это странным, недавно усвоенным жестом, похожим на утирание носа. Из Станца дель Инчендио, смежной с этим залом, доносится гомон какого-то разговора, вздымаясь до высокого потолка и опадая.
— Видите ли, ее влияние распространяется, — говорит епископ. — Среди ее последователей есть женщины, о которых, как бы сказать вашему святейшеству, в Специи сложилось дурное мнение. И не только в среде простонародья. Епархия полагается на своих благотворителей, а кое-кто из них подпал под ее влияние, в том числе и моя собственная сестра, Виолетта. Она увлеклась этой Амалией, девочкой, я имею в виду. И, ваше святейшество меня поймет, мне трудно выступить против этой секты открыто — моя сестра, понимаете ли… Она владеет в Специи большими земельными угодьями и, кроме того, еще двумя поместьями… Она порой очень упряма, моя сестра.
Лев сочувственно кивает. У него тоже есть сестры.
— С тех пор, как сестра моя отдалилась от церкви, мы едва сводим концы с концами, осмелюсь сказать…
Едва сводим концы с концами?Этого слабого и недалекого человечка назначил Юлий. Возможно, благодаря его сестре. Всегда найдется какая-нибудь причина, с Юлием обычно так и бывало. Так было с генуэзцами на севере, с мраморными каменоломнями Каррары — и даже с Францией. Юлий отрыгнуть не мог, чтобы не вспомнить о Франции. Он же, прежде чем делать назначение, должен все рассчитать и взвесить. Возможно, не сегодня, не нынешним утром, но Специи необходимо уделить внимание. Там, судя по отчету епископа, церкви на грани закрытия, а гостия плесневеет в дарохранительнице. Там голодают священники, недоедают епископы. Прелат подбирается к существу дела, но Лев уже до него добрался и уже устал от того, что понимает этого епископа, понимает, зачем он здесь, о чем попросит через минуту, а также от того, что ему довелось услышать эту конкретную жалобу, в то время как тысячи других никогда не достигнут его слуха.
— И по всем этим причинам, а также и по другим, о которых я не упомянул из уважения к своей сестре, я прошу ваше святейшество проверить девицу Амалию на предмет ереси здесь, в Риме, ибо я полагаю, что она так же вредоносна для церкви в Специи, как вредоносен был Савонарола для церкви во Флоренции, в том самом городе, где вы родились.
Последнюю фразу епископ выговаривает одним духом и замолкает. Следует продолжительная пауза. Гиберти подбирается к дальней двери.
— Вот вы говорите: «проверить на предмет ереси здесь, в Риме». Что вы имеете в виду? Что ее надо проверить здесь, в Риме, или что свои еретические деяния она совершила здесь, в Риме, или и то и другое сразу? — спрашивает Папа.