Ностальгия по чужбине. Книга первая
Шрифт:
4
Барстоу (штат Калифорния).
1 января 1986 года. 13.50
Потом Юджин рисовал мне жуткую, прямо-таки сюрреалистическую картину. Будто я, с судорожно трясущимися руками, истошно выкрикивала его имя, и носилась как угорелая по кухне с отчаянием домохозяйки, которую оторвали от панировки свиных котлет, чтобы изнасиловать непосредственно на разогретой плите.
Я, естественно, ничего подобного не помнила. Единственное, что навсегда запечатлелось в моей памяти — это тонкие, чуть вздрагивающие пальцы Юджина, державшие два
— Ну? — спросила я, не выпуская многострадальное плечо мужа.
— Теперь я точно знаю, за что ненавижу немцев, — пробормотал Юджин, ладонью припечатав к столу исписанные листки.
— За что, милый? — спросила я испуганно.
— За разветвленную банковскую систему.
— О чем ты говоришь, я не понимаю?!
— О банкирах, письмах и способах доставки.
— Юджин, а ты здоров?
— Вэл!..
Я уже хорошо изучила этот взгляд любимого мужа. Таким взглядом обычно судьи на ринге в белых рубашках и черных бабочках пытаются утихомирить боксеров, наплевавших на правила и мордующих друг друга чем под руку попадет. Боксером, естественно, была я.
— И это вся твоя реакция?
— А чего ты ждала, дорогая?
— Оценки… Точки зрения… Выводов…
— Честно?
— Нет, начни мне лгать.
— Единственное, что мне понравилось в этом письме — так это пункт номер пять. — Перехватив мой недоуменный взгляд, Юджин пояснил: — Ну, там, где про уничтожение письма. Я, кстати, охотно этот пункт выполню. Тем более, имея на сей счет рекомендации твоего школьного приятеля…
— Тебе не кажется, дорогой, что твоя ирония в данном случае абсолютно неуместна?
— А кто тебе сказал, дорогая, что я иронизирую?.. — Юджин вдруг полоснул меня жестким взглядом, который я впервые ощутила много лет назад, в Буэнос-Айресе. — Я говорю с тобой совершенно серьезно. Кстати, на тот случай, если в твоей очаровательной заднице в очередной раз начал заниматься костер шпионских приключений, хочу напомнить, что ты — во всяком случае, до сегодняшнего утра все было именно так — по-прежнему моя жена. И вдобавок мама двух очаровательных мальчиков. Кстати, по твоему же собственному утверждению, любящая мама. Естественно, я не стану напоминать, что ты еще и руководитель отдела достаточно серьезной фирмы с годовым окладом 90 тысяч долларов. Так стоит ли, дорогая, отвлекаться на мелочи?..
— То есть, надо сделать вид, что этого письма не было вообще?..
Я вдруг ощутила ледяное спокойствие — ни одной мысли и сплошная внутренняя решимость. В таком состоянии, наверное, выигрывают золотые олимпийские медали. Это было воистину арктическое спокойствие. Во всяком случае, стоявший за спиной холодильник показался мне в тот момент раскаленной духовкой.
— Ну, ты же не хотела его читать…
— А немец в бобрах нам просто приснился, да, милый?
— Не заводись, — примирительно пробурчал Юджин. — Твой Мишин платит по счетам.
— А его жена?
— Что, его жена?
— За что должна платить она?
— За глупость… За любовь… Откуда я знаю, Вэл?!
— Юджин, а если бы это произошло со мной?
— Что «это»?
— Слушай,
— Я не знаю… — Ответ Юджина был обращен в пол.
— Зато я знаю, дорогой!
— Вэл, еще раз прошу тебя: не заводись!
— Ты ведь никогда ему не верил, верно?
— А ты верила?
— Юджин, этот человек дважды спасал меня. Вытаскивал из-под пуль. Он рисковал ради меня жизнью. Заметь, дорогой, я это не по радио слышала — так было на самом деле!..
— То была его работа. Неплохо, кстати, оплаченная.
— Чушь! То была ТВОЯ работа. Потому что ты любил меня, а не он. Работа же других людей, особенно, таких, как Мишин — спасать в подобных ситуациях исключительно собственную жопу!
— Ну, да, — пробормотал Юджин, кивнув. — Не киллер с Лубянки с руками по локоть в крови, а странствующий рыцарь Ланселот в погонах подполковника КГБ…
— Тебе неприятно, что со мной он вел себя не как киллер?
— А ты считаешь, что он вел себя как Ланселот?
— Это не мое сравнение, дорогой.
— Впрочем, этому есть объяснение.
— Чему «этому»?
— Поведению Мишина.
— Какое объяснение?
— Он поступил ТАК, потому что любил тебя…
Как заводная кукла Барби, я несколько раз хлопнула ресницами, не в силах выдавить из себя ни звука.
— Эй, девушка! — забеспокоился Юджин. — Ты где?! Ау, мисс Спарк!..
— Что ты сказал?
— А что я сказал?
— Ты это серьезно?
— Не веришь?
— Ревнуешь?
— А я не должен?
— Ты будешь разговаривать со мной нормально?
— В чем ты пытаешься убедить меня, дорогая?
— Прежде всего в том, что ты — идиот, Юджин Спарк!.. — Непонятно с какой целью, я схватила за горлышко пластиковую бутылку с оливковым маслом и стала ею размахивать, как дубиной. — Как, впрочем, и все мужики, когда речь заходит о взаимоотношениях полов. Русские корни, знание русского языка и наличие русской жены так и не раскрыли твои ясные очи на психологию советского человека. Этот предмет не преподают ни в одном учебном заведении мира, дорогой. Даже на его родине. С ним рождаются, от него же и дохнут. Мишин был моим школьным товарищем, понимаешь?! Потом он появился в моей жизни как проводник, чтобы довести меня до края пропасти и, убедившись, что я честно протопала заданный маршрут, столкнуть с нее. И обязательно сделал бы это, получи он соответствующий приказ. Но этот же человек потом дважды не дал своим начальникам пристрелить меня… Понимаешь, дебил: не будь Мишина, у тебя не было бы меня! И, соответственно, моих детей!..
— Вэл, положи, пожалуйста, бутылку! — примирительно попросил Юджин. — Она может выскользнуть из рук и тогда…
— При чем здесь бутылка?! — заорала я. — А теперь по поводу любви… Между нами ничего никогда не было и быть не могло, понимаешь? Мы с Мишиным — из одного зоопарка, из одной вонючей клетки! И нас кормили чем-то таким, что вызывает взаимную сексуальную и духовную ненависть. Даже если оба мы этого не заслуживали…
— Прости меня, дорогая…