Нострадамус
Шрифт:
— Мадам, мадам, — испугалась, глядя на нее, Флориза, — что с вами? Отчего вы так дрожите? Вам плохо?
— Нет, ничего, — твердо ответила Мари де Круамар, — все в порядке. — «Как предупредить его? — говоря это вслух, размышляла она. — Как предупредить этого несчастного? Надо немедленно рассказать ему о низости отца этой девочки! Рассказать о его подлом коварстве, о предательстве… Объяснить, что от дочери Роншероля нечего и ждать, кроме такого же коварства и предательства, что она может навлечь несчастье… А я сама? — вдруг подумала Мари, перебивая злые мысли. — Разве я не была дочерью проклятого всеми человека? Если
Она сжала виски ладонями. Но имя Роншероля пробудило в ее душе колокола ненависти, и они еще звучали в ней. Может быть, ужас окажется сильнее всех других чувств? Может быть, она сейчас закричит Бореверу: «Несчастный, отойдите подальше от этой девушки, потому что она проклята!» Мари поискала юношу блуждающим взглядом. И Флориза тоже обернулась, как будто хотела попросить у молодого человека объяснения: чем вызвана эта боль, чем вызваны столь явные страдания доброй женщины? Но ни та, ни другая не увидели Руаяля. Он исчез. Он тихонько спустился по лестнице и бросился вперед.
«Даже если великий прево сразу же отдаст приказ повесить меня, я должен спасти отца Флоризы!»
II. Месть Нострадамуса
Тот день, среду, Нострадамус провел в тягостных размышлениях. В его душе воцарились сумерки. Он больше не понимал, куда движется. Самые разные чувства вели в нем непримиримую борьбу, и ему казалось, что духи, которые до сих пор вели мага за руку к цели его жизни, к мести, покинули его, отступились.
Его судьба в этот самый момент решалась в Пьерфоне, все было поставлено на кон. Он доверил решение проблемы собственной прозорливости, собственному математическому гению. С присущей ему поистине чудовищной способностью к ясновидению он наметил точки, в которых ему предстояло поразить каждого из его врагов. Вот в каком порядке должны были решаться задачи.
Сначала побольнее ударить Игнатия Лойолу и Сент-Андре.
Уничтожить Роншероля, используя для этого истоки его родительской гордости.
Натравить на Генриха II его сына Руаяля де Боревера, чтобы тот раз и навсегда покончил с ним.
Читатель заметит, что Нострадамус рассматривал Игнатия Лойолу и Сент-Андре как статистов, как второстепенных участников направленного против него преступления. Читатель заметит также, что для Генриха II он приберег вполне плотское и самое страшное наказание, а для Роншероля — удар по его чувствам.
Все было решено, все было понятно, но оставалось одно неизвестное: как поведет себя Руаяль по отношению к Генриху II.
Мы видели, что Нострадамус уже пытался столкнуть их между собой, но великодушие разбойника, помиловавшего короля, отвело от Генриха удар. И тогда маг стал готовить западню в Пьерфоне: Роншероля он устранил от дел и лишил всего его могущества; Флоризу отправил в старинный феодальный замок; королю сказал, где девушка, а Боревера в последний момент спустил с цепи, натравив на похитителя. На Генриха!
Да, Руаяль де Боревер в эту среду, безусловно, прибыл в Пьерфон, но короля-то, короля там не было!
«Кажется, какой-то добрый гений защищает этого молодого человека, — думал Нострадамус. — Но почему?
И впервые со времени их первой встречи на дороге из Мелена Нострадамусу пришлось отгонять от себя вопрос, возникавший вновь и вновь, преследовавший его подобно навязчивой идее. И вот каким был этот вопрос — чудовищный по последствиям, которые он мог породить, и совершенно нелогичный, потому что он твердо знал, что Руаяль де Боревер — сын Генриха, — вот каким был этот вопрос:
«Что такое для меня этот Руаяль де Боревер? Почему я плачу, приговаривая его?»
Теперь он смог… нет, не ответить на него, но, как ему казалось, понять самое главное: «Вот она — ослепительная правда: математикой судьбы этот юноша и эта девушка поставлены на моем пути. Не моя вина, если пылающая колесница, подаренная мне той же судьбой, раздавит их, проезжая своей дорогой… Они умрут… Я стану оплакивать их, но ничто не может их спасти… Бедные дети!»
Нострадамус провел ужасную ночь. Буря чувств, одолевавших его, бушевала до полудня четверга, до часа, когда в его кабинете без предупреждения появился Джино, который всегда возникал ниоткуда, так, словно имел обыкновение проходить сквозь стены или выскакивать из какого-то неведомого люка.
— Ну что? — сразу же спросил слугу Нострадамус. — Где король?
Старичок ответил, потирая руки:
— Ура! На этот раз — полная победа! Король отправился в Пьерфон сегодня рано утром с солидным эскортом под командованием капитана его шотландской гвардии. Альбон де Сент-Андре сопровождает его. Он в прекрасном настроении. Ах, этот славный Сент-Андре! Весельчак Сент-Андре!
— Замолчи, пощади меня — сил нет слушать твою болтовню, — жестко прервал старичка Нострадамус. — Ты узнал, почему Генрих не поехал вчера, в назначенный день?
— Железноголовый! — воскликнул Джино.
— Герцог Эмманюэль Савойский? — удивился Нострадамус. — А какое отношение он имеет к этому делу?
— Никакого. Но у него свои дела. И главное из них — женитьба на прекрасной и мудрой Маргарите. Он так торопится, Железноголовый! И как раз вчера утром он устроил своему царственному братцу сцену по поводу задержки с великим событием. Чтобы успокоить его и заставить больше себе доверять, король назначил свадьбу на конец месяца, а Железноголового отправил посмотреть, как готовится ристалище у Бастилии, потому что именно там, хозяин, и будут проходить главные празднества. Потому что главное — это рыцарский турнир! Да-да! Это будет грандиозно, это будет великолепно!
Пока Джино рассказывал, не переставая потирать ручонки, посмеиваться и качать головой, Нострадамус постепенно успокаивался и вновь обретал свою прозорливость. Нет, ничего еще не потеряно. Вполне возможно, что Руаяль де Боревер еще не выехал из Пьерфона. Столкновение между ним и Генрихом II совершенно неизбежно…
— Отлично, — сказал он. — Значит, когда, ты говоришь, пройдут поединки?
— 27-го, 28-го и 29-го этого месяца. Сначала король будет сражаться с Железноголовым, на второй день — с маршалом Сент-Андре, а на третий — с Монтгомери…