Нострадамус

Зевако Мишель

Сняв с крюка висевшую на нем лампу, старец протянул ее Нострадамусу со словами:

— Иди. Мы ничем не можем помешать тебе в настоящем, но ничем не сможем помочь в будущем. Ищи свою дорогу и иди по ней, если осмелишься.

После этого двенадцать Магов вернулись в свои двенадцать саркофагов, и тяжелые крышки опустились за ними.

Нострадамус вытер со лба холодный пот и оглянулся по сторонам.

В одном из углублений он, посветив себе лампой, обнаружил открытую дверь.

«Вот дорога к Тайне!» — подумал он и смело шагнул за порог.

Обернувшись, он увидел, что дверь, пропустив его, беззвучно захлопнулась. Он оказался в широком коридоре и быстро пошел по нему, освещая себе путь лампой. Вскоре он заметил, что коридор

чем дальше, тем становится уже, что свод потолка постепенно опускается, что дорога идет вниз и спуск делается все круче и круче. Через несколько минут ему уже пришлось идти сгорбившись, потом — согнувшись, через четверть часа он вынужден был опуститься на колени, еще чуть позже — ползти… Коридор превратился в тесный подземный ход, причем ход этот, эта «кишка», все сужался… В конце концов Нострадамус решил, что ошибся дорогой, и хотел повернуть назад. И тут же почувствовал, как мурашки страха бегут по его спине, а душа опускается в пятки: он лежал во всю длину в этой кишке, вперед сдвинуться не мог, а пытаясь отступить, понял, что за ним — глухая стена! В этот момент далекий голос прокричал:

— Здесь гибнут безумцы, которые стремятся к Знанию и Могуществу!

— О боже! — прохрипел Нострадамус. — Значит, я проиграл! Погибнуть здесь, задохнувшись в ужасной агонии! Умереть! Умереть в то самое время, когда сын Франциска I наслаждается счастьем! Когда Роншероль, Сент-Андре, Лойола и все остальные, те, которые убивали мою душу, живут, продолжают делать карьеру, богатеть!

Ему не хватало воздуха. Он задыхался… И тогда — в приступе безумия, порожденном агонией, — Нострадамус сделал отчаянное усилие и попытался протолкнуть свое тело вперед. Стены подземного хода сразу же расступились, и сердце молодого человека запело от радости.

Он снова двинулся вперед. «Кишка» продолжала расширяться и через несколько минут снова стала коридором, но спуск был по-прежнему крутым. Внезапно тропа оборвалась, и Нострадамус оказался у края большого колодца со светящимися стенками. Неужели пришел конец этому адскому путешествию в подземельях Великой Пирамиды? Нет! Нострадамус увидел железную лестницу, прикрепленную к стене колодца, и принялся спускаться по ней. Он насчитал семьдесят восемь ступеней. Добравшись до последней и наклонившись, он обнаружил, что лестница висит над бездной. Под ним простиралась бездонная пропасть.

Он подумал, что надо взобраться вверх. Но, подняв голову, заметил над собой лишь десяток ступенек: вся верхняя часть лестницы бесследно исчезла!

Юноша исступленно помотал головой и все-таки попытался подняться. Собственное отчаяние приводило его в бешенство. Но внезапно его опять охватила радость, накатила торопливой, ужасающей волной: это была радость, которая порой способна убить скорее, чем отчаяние. Что же было причиной? Там, наверху, в стене зияла трещина!

Нострадамус сопротивлялся этой дикой радости точно с такой же силой, с какой минуту назад сопротивлялся отчаянию. Откуда взялась эта расселина, которой только что и в помине не было? Какая разница! Он нырнул в трещину и стал бегом подниматься по обнаруженной в самом ее начале винтовой лестнице, которая вела неизвестно куда. Вскарабкавшись по ней, он оказался в роскошно декорированном зале. В высеченном из мрамора кресле его ожидал какой-то человек…

— Кто ты? — дерзко спросил всклокоченный, растерзанный, смертельно бледный Нострадамус. — Уж не встретился ли я наконец с тем, кто охраняет Загадку?

— Нет, — ответил человек, сидевший в мраморном кресле, — я хранитель священных символов. Мне не дозволено открыть тебе нечто такое, что заставило бы воспрянуть твое сердце и твой дух. Но раз уж ты смог избежать падения в пропасть, я должен открыть тебе путь к тайне…

Мужчина встал и открыл решетчатую дверь, в которую сразу же и прошел Нострадамус. Он решительно двинулся вперед по галерее. С каждой ее стороны сидели по двенадцать каменных сфинксов. На стенах

были изображены семь духов планет, сорок восемь духов, управляющих годом, триста шестьдесят духов, отвечающих за сутки. Когда Нострадамус дошел до конца галереи, лампа внезапно погасла. Он снова очутился в кромешной мгле. Затем стало чуть-чуть светлее: полная тьма сменилась чем-то вроде сумерек, и это позволяло не плутать в поисках дороги.

Нострадамус с непонятным ему самому ужасом, со сжимающимся от тоски и тревоги сердцем увидел перед собой четыре статуи: фигуры женщины, быка, льва и орла note 14 . И ужас, и тревога Нострадамуса оправдались: мраморные статуи вдруг заговорили!

— Брат, — спросила женщина, — который час?

И таинственный голос ответил ей:

— Час познания.

— Брат, — спросил бык, — который час?

— Час труда, — ответил голос.

— Брат, — спросил лев, — который час?

Note14

Женщина в этом контексте олицетворяет человеческую мысль, предшествующую действию; бык символизирует тяжкий труд, которым человек пробивает себе дорогу к успеху; лев обозначает, что для достижения цели, намеченной разумом, недостаточно воли, нужна еще и решимость; орел намекает на то, что человек, желающий преуспеть в каком-либо деле, должен воспарить на крыльях дерзновения и отваги. (Примеч. авт.)

— Час борьбы, — ответил голос.

— Брат, который час? — спросил орел.

— Час воли!

— Воля! — воскликнул Нострадамус. — Воля! Это воля властвует во Вселенной. Это воля приводит к победе! Это воля дает восторжествовать с миром в душе тому, кто жаждет справедливости и отмщения! Значит, вперед, и пусть мое сердце разорвется здесь, если я не послушаюсь воли, которая вела меня и привела в этот зал!

Голова его пухла от мыслей. Ему казалось, будто он переживает наяву какой-то странный, фантастический сон. Реальность отступила, здесь ей места не было. Он смутно ощущал, что нельзя позволить себе ослабеть: смерть поджидает за каждым поворотом дороги, по которой он движется вперед. И он шел — упрямый, своенравный, с натянутыми, как струны, мышцами и нервами, — он шел, а впереди него маячил воздушный, неуловимый образ Мари…

Вдруг позади Нострадамуса вспыхнул яркий свет. Он обернулся и увидел, что галерея, только что покинутая им, вся в огне. Огонь этот разгорался все жарче, пожар гнался за ним по пятам, преследовал его с ревом и треском.

— Брат! — прокричал какой-то голос. — Который час?

— Час смерти! — оглушительно проревел другой. — Час смерти!

И эхо — как это было ужасно! — четко и ясно повторило вопрос и ответ.

Нострадамус не пытался бежать от пожара, он даже не ускорил шаг. Он продолжал идти все так же спокойно и размеренно, несмотря на то, что сзади разгоралось настоящее адское пекло. Продвинувшись вперед шагов на двадцать, он очутился на берегу озера… Нет, это был пруд со стоячей, черной и зловонной водой, пруд, на поверхности которого кишели бесчисленные мерзкие твари, жуткий кошмар, но не во сне, а наяву.

Юноша в ужасе отступил перед этой водой смерти… Он попятился, увидев этот черный, мрачный, зловещий пруд с безмолвно лопавшимися на пленке воды пузырями, из которых вырывались ядовитые газы… Но сзади подступал огонь!

Тогда Нострадамус решился продолжить путь. Вошел в воду. Скоро отвратительная жижа дошла ему до колен, потом стала по грудь, еще чуть позже коснулась рта…

В последнем предсмертном усилии он рванулся вперед и снова, в третий раз, почувствовал необычайную радость, такую, словно достиг наконец источника жизни: дно пруда поднялось! Зловонная, омерзительная смертная вода больше не доставала ему даже до подбородка! Через несколько минут Нострадамус уже выходил на противоположный берег пруда…