Нотариус из Шатонефа

Сименон Жорж

— Все в саду…

Тем не менее Мегрэ прошел в гостиную, где, как он знал, собираются только после обеда. Он положил вещицу из слоновой кости на стол, стоящий посредине комнаты, со столешницей из зеленого мрамора с нежными прожилками.

Затем он подумал, не пойти ли в контору и не завязать ли знакомство с Жаном Видье.

3

Мегрэ был разочарован вдвойне. Он бы не смог в точности сказать, каким себе представлял Видье, но во всяком случае действительность не имела ничего общего

с тем образом, который мог у него сложиться.

Несмотря на зеленые витражи, которые занимали треть окон, контора была такой же светлой, как и весь дом; стены сплошь увешаны объявлениями о продаже ферм, зданий, сельскохозяйственных орудий, инвентаря и скота. Лишь мебель пришла из другой эпохи, — высокая конторка из черного дерева, рядом с которой стоял табурет с немыслимыми ножками.

Одного взгляда, брошенного на того, кто занимал этот табурет, было достаточно, чтобы понять, что второй клерк конторы, седоватый старик в шелковой черной ермолке, даже если бы на нем не было люстриновых нарукавников, сам будто бы сошел с офорта прошлого века…

Он даже не оглянулся на вошедшего Мегрэ; напротив, Жан Видье стремительно поднялся и приветствовал его, улыбаясь, еще раз приветствовал, не зная, какую честь еще ему оказать.

— Я… — начал комиссар.

— Я знаю!.. Я знаю! Господин нотариус меня предупредил…

О чем предупредил? И как поточнее определить этого молодого человека? Он разочаровывал своей банальностью. Должно быть, он был хорошим учеником, даже примерным, и вне всяких сомнений в те времена был любимчиком учителя, который приводил его в пример.

Также несомненно, что именно ему поручались все мелкие дела в классе — наполнить стакан водой, поточить карандаши, стереть мел с доски.

«Достойный молодой человек» в полном смысле этого выражения, такого можно встретить как во главе благотворительного общества, так и в роли инструктора скаутов в летнем лагере. Кто знает? Возможно, он принимал участие в постановках любительской театральной труппы и, вне всякого сомнения, обладает красивым баритоном.

Одним словом, чистенький, приглаженный, надушенный, всегда готовый жертвовать собой, готовый приветствовать, благодарить, быть полезным и приятным.

— Было условлено, что я буду в полном вашем распоряжении… Вы позволите?

Он закончил абзац в документе и передал его своему ископаемому коллеге, показывая мимикой, что не хотел бы говорить с комиссаром в конторе.

— Вы позволите показать вам помещение? Уверен, что вас как оптового торговца лесом это заинтересует…

Они оказались в маленьком коридоре, который упирался в винтовую лестницу. Молодой человек сменил тон и сказал с меньшей уверенностью:

— Хотите, мы с вами поднимемся наверх? Патрон сейчас в саду…

И Мегрэ обнаружил, что лестница вела к входу в личный кабинет господина Мотта. Жан Видье чувствовал себя здесь как дома, указал Мегрэ на кожаное кресло, в котором он сидел раньше.

— Я предпочел бы вам сказать, господин комиссар, что с самого вашего приезда догадался, кто вы…

К тому же я знал, что патрон собирался вызвать сюда частного детектива… Недавно я обнаружил здесь газеты, открытые на странице частных объявлений, где объявления детективных агентств были отмечены крестиками… Вот так-то!

Он был полностью счастлив и гордился собой! Он ни на минуту не мог вообразить, что сравнение с детективами из частных объявлений по двадцать франков за строчку нисколько не льстит Мегрэ.

— Вы видите, я играю в открытую! Я мог бы сделать вид, что поверил в эту историю с торговцем леса. Повторяю, я чистосердечен, без сомнения, даже слишком, потому что в жизни не всегда хорошо показывать свои истинные чувства…

Почему эти молодые люди с их потрясающей уверенностью так ему несимпатичны? Именно об этом спрашивал себя Мегрэ, глядя на него.

— Итак, я знаю, зачем вы здесь. И сразу четко скажу, что я об этом думаю. Господин комиссар, берегитесь! Человек, который вас вызвал, полагает, что поступил очень хорошо. Но разве он подозревает, что вы сможете обнаружить? Вы увидели счастливый дом. Что бы вы сказали, если бы его внезапно омрачила драма?

В свои звездные часы Наполеон не мог иметь более значительного вида, чем этот юноша, без зазрения совести усевшийся в кресло патрона и небрежно играющий ножом для разрезания бумаг.

Ему было не важно, что ответит собеседник, и ответит ли вообще. Он буквально лопался от собственной проницательности и, без сомнения, с утра репетировал в уме свою речь, которую наконец смог произнести, изредка кидая незаметные взгляды на стекло витрины, в котором мог видеть свое отражение.

— Заметьте, — продолжал он, — что я не знаю ничего наверняка. Иначе, слишком хорошо сознавая свой Долг, не взял бы на себя ответственность что-либо скрывать. Но уже десять лет я доверенное лицо господина Мотта. Осмелюсь добавить, что вот уже в течение некоторого времени именно я выполняю всю работу в конторе. Именно я отвечаю за всю переписку, связанную с коллекцией, которую вы видите вокруг себя…

Итак!

Что означало: «Итак, не сделайте ошибки и не примите меня за обыкновенного служащего! Я не знаю, что вам обо мне наговорили, но я вас предупредил!»

— Простите… — начал Мегрэ, которому еще не представился случай открыть рот.

— Минутку… Я заявляю, что душой и разумом верю, что это расследование не только бесполезно, но и опасно… В любой момент ваши дела могут отозвать вас в другое место, так что для вас не будет зазорно…

— Спасибо!

— Я не хочу вас обидеть. Но я знаю этот дом, а вы его не знаете. И вам придется нести ответственность за то, что может произойти, если вы будете продолжать упорствовать…

Должно быть, он не был злым. Злой человек не сумел бы за такой короткий промежуток времени найти столько оскорбительных слов для бывшего комиссара уголовной полиции. Нет! Это просто самодовольный человечек! Он верил в себя, в свою значительность, в свое мнение и, вероятно, в свою честность.