Ноука от Горького Лука
Шрифт:
Ладно, вы бы шоли отписались по сути, или бабло вернули. Бабло я готов принять. Налом.
***
Блоговладельцам. Я заплатил за аккаунт деньги. А вы их, не мурча, получили. И я теперь требую разбирательства по существу, а не ответа "бла-бла-бота". Я ваш клиент, а не хуй знает шо, так шо оторвитесь от кокаина на подоконнике и поговорите со мной.
Уж соизвольте, поднимите свою свою столбовую боярскую сраку, и сходите по адресу, али кого-то из холопов своих пошлите с посланиемъ.
Пока вы еще в общем интернете, а не в своем личном.
О
Сегодня планировалась лекция о вреде хиромантии и ясновидения, но профессор нечаянно поставил полевой эксперимент, сам охуел от результатов, и перестроил учебный план. Потому что суха теория, мой друг, но древо жизни вечно зеленеет.
Пан профессор иногда покупает еду и алкоголь (хотя живет скромно и впроголодь, потому что сытое брюхо к ноукам глухо), а также аккуратно платит за мансарду, в которой ночует. Иногда, примерно раз в месяц, коммунальная контора присылает ему бумажки, отпечатанные на музейном матричном принтере.
***
За мансарду я рассчитался под ноль, понимая как важны стране своевременные платежи. Но тут опять приходит бумажка, в которой указан долг. Я бы и долг заплатил по невнимательности, однако привлекла внимание сумма задолженности за опалення — число «пи» с точностью до второго знака после запятой: 314,15 гривен.
Такие совпадения настораживают ноучный ум, и я пошел в ЖРЭО (блять, насколько противное слово это «жрэо»!), чтобы узнать — не перегрелся ли я за декабрь с таким мощным двукратным отоплением?
Жрейская бухгалтерия работает два дня в неделю: среда и пятница. Пятница — сразу не годится, потому шо надо на восемь утра приходить, а у меня уже здоровье не то, чтобы по утрам шастать. Поэтому только среда, только вечер, только хардкор. Я-то думал, что застану там конец рабочего дня — уставшие официантки протирают чернильницы, бухгалтерши расслабленно курят в лаунже и перебирают нефритовые счеты. И тут я такой: «Мэм! Второй участок? К вам пришел поздний гость…»
Так вот, там были похороны Ленина в январе 1924 года.
Человек восемьдесят стояло только в коридоре (а я еще не знал, что это предварительная очередь в комнату, где толпится еще столько же!) И разговоры были только о том — успеют ли до конца матча прорваться в штрафную площадку, или не успеют?
Я сразу решил в этом пандемониуме не участвовать, записать адрес и отправить этим бухгалтеррористам заказное письмо с хештегом #шозахуйня?
Но тут за мной занял какой-то дедушка, дал мне двух своих внуков подержать, а сам пошел курить. Потом пришла тетка с молодым пугом, пуг покусал мне ботинок и начал проситься на руки. Потом пришла возмущенная и крашеная в блонд мамочка, стала рассказывать на весь коридор про скорби материнства без отца. Потом две бабки подрались ходильно-опорными палками, типа — кто из них более старая, дряхлая и немощная, и кому положен стул. Надо понимать, какая бабка которую заебошит — та и более дряхлая и немощная. Антимир, пиздец, Пелевин курит бамбук.
И, примерно минут через двадцать я понял, что это все мои родные люди, и мы будем стоять
А через сорок минут, уже подружившись семьями и поведав друг другу все сокровенное, я понял, что все люди стоят по одному и тому же вопросу — такому, как у меня. Переначисление за отопление. Умножив свое число «пи» на количество потерпевших, я понял, что это не злосчастная флуктуация, а закономерность.
Тогда я полез буром вне очереди, расталкивая всех корпусом, в стиле: «я только спросить!»
В общем, шоб вы знали, эта мантра не работает, потому что «всем только спросить». Что, в принципе, логично. Около двух сотен людей пришли с одним сакральным вопросом: «Какого хуя?» И тут я такой, самый любопытный нашелся.
Сколько я вынес ненависти — не описать словами. Одна из бабок-дуелянток ударила меня палкой, а пуг пытался меня загрызть. Вообще, меня бы не пропустили, но я привычно рычал: «Правый сектор, розслидування коррупции».
В тайной комнате, куда стояла очередь, творился вообще шанхайский пиздец. Там была та же очередь, только не вдоль стены, а спиралькой по помещению. Организована тайная комната была по принципу кенийского Макдональдса — из восьми касс работает одна, и нет сдачи.
Мне уже терять было нечего, я прорвался к кассе и спросил: «Какого хуя, девушка? Шо за скупчення народу без дозволу батальона? Пакрышки у вас шоли давно не горели?»
Заплаканная бухгалтерша, которая сидела одна на восемь касс, сказала: «Да я же с утра объясняю всем подряд, один банк должен второму банку, а второй третьему, а тот тому… технический долг пробился в квитанции… два-три дня, и все аннулируется. Вы шо, думаете, мне это нравится? Всем одно и то же рассказывать целый день? Да я в коридор выйти в туалет боюсь. А я же не могу просто так сказать: «долга нет», мне надо в компьютере проверить, потому что может быть и есть долг…»
Я, мои друзья, ко всякому в жизни привычен. Но тут реально потерялся и искал слова.
— У вас двадцать метров коридора залеплено инструкциями и формами. Нельзя ли, суко, якшо буде на то ваша паньска ласка, на двери повесить еще один листок с крупными буквами? Что в квитанции отпечатана техническая ошибка?
Тут эта бухгалтерша стала смотреть на меня, то одним, то другим глазом, как кура, а потом в полной тишине охуевших граждан спросила:
— А где я вам этот листок возьму?
Я вышел в забитый коридор преисподней, пропитанный ядом и ненавистью ко мне, сволоте, прорвавшейся без очереди за «только спросить», и сказал, подняв обе руки и благословляя:
— Аллилуйя, Народ Божий! У меня для вас Благая Весть. Кто стоит по переначислению за отопление и горячую воду — ступайте по домам с миром. Пакс вобискум. Это техническая ошибка, платить по квитанции не надо. Ее пересчитают и потом пришлют.
Люди какое-то время стояли молча, потом пуг обоссался от радости, а дети стали плакать, не понимая — что происходит? Потом люди стали обниматься и целоваться, как на День Победы, и все ушли. Восемьдесят человек ушло только из паствы в коридоре, а уж из тайной комнаты…