Nova vita
Шрифт:
И отправила в поле людское, наказав: сохрани, сбереги!
Все кружит воронье. И с мольбою обращаюсь тебе – помоги.
Хозяйственная сетка
Александру Александрову,
поэту и боевому офицеру из довоенного Цугола
Помните хозяйственную сетку, наш советский полный соцпакет?
В ней несли соседи и соседки: соль, муку, картошку, cabernet,
Книги и капусту, баклажаны,
Сетка, незаметная в кармане, а вмещала, чуть ли не с мешок.
Нынче в сеть вмещается планета, вся земля – китайский огород.
На просторах славных Интернета облегчён от тяжестей народ:
Долга, чести, родины, заботы… Раздробилась жизнь на много тем.
У кого-то вовсе нет работы, у кого-то – совести совсем…
Раз свобода, значит, окна в клетку: думал, озирая я Москву.
Вспоминал хозяйственную сетку, и увидел сетку наяву:
У метро «Охотный ряд», где пиво и галдят на разных языках,
Шел старик. Степенно, терпеливо нес он сетку в старческих руках.
И свисала сетка, тяжелея, из всех дыр торчали углы книг.
И смотрел, о чём-то сожалея, этот удивительный старик.
Видно: жизнь его прошла по сводкам, выправка военная с войны.
Я читал по орденским колодкам боевую летопись страны…
Продавал он книги, и в «Охотный» дошагал с «Кузнецкого моста».
– Я, – сказал мне, – офицер пехоты, начинал оттуда, где Чита,
Там Онон и Цугол, гарнизоны. Бил японцев, немцев, брал Берлин.
Этот мир, земляк мой, полигоны, где тебя пытают до седин.
Сетка эта, паря, не простая, в ней вся жизнь родимой стороны.
Ну, бывай… И, молодо шагая, он ушел, как призрак старины.
Я купил все книги, сетку – тоже. В книгах тех – ургуй и сарана…
Был старик поэтом. Я, похоже, заплатить не смог ему сполна.
Дети неба
Откуда эти звуки, веселый хоровод,
Как быстры ноги, руки, что это за народ?
И что это за пляски, все здравые притом!
А в звуках дивных ласки овеяны теплом.
Какие хороводы ведут вокруг огня
В гармонии природы, монистами звеня!
Какая ночь густая, какая тишина,
А степь вокруг родная луной озарена…
Костёр горит сильнее, быстрее хоровод,
А ночь еще темнее, качается, плывёт…
И чей-то голос дивный, на сердце так светло,
Такие переливы, что душу унесло
На небо, где ты не был, там нет уже земли…
Оттуда дети неба на праздник свой сошли!
И плакал ты, гадая: неужто чудный сон?
Но
И тает, тает в далях зовущий в небо звук.
А ты в своих печалях все ищешь утром круг.
Неужто не понятно, что минула пора.
В степи чернеют пятна вчерашнего костра…
Беседа
Но что ж, начнем с тобой беседу.
О политическом прогрессе?
Оставим это домоседу,
А также – радио и прессе,
Где все помешаны на мессе.
Ты вспомни дивные картины,
Где в небе птичий гам и клёкот,
Озера, реки и долины,
Туман в степи, в тумане топот
И беспокойный чей-то ропот,
И свист бичей. Так на рассвете
Идут гурты или отары,
И солнцем осени согреты
Парят дворы, поля, кошары.
Там журавлей даурских пары!
Они летят, летят над ними
И машут плавными крылами.
Их нет совсем над городскими,
Такими чуждыми, домами,
Где все повязаны долгами…
Что ж плачешь ты, какие беды
Тебя в квартире настигают?
Какой ты ждал еще беседы –
Банкеты, бабы и обеды,
Интриги, жалкие победы?
Жаль, журавли здесь не летают…
Блуждание
Средь сырости и смога
Затеряна дорога,
Которая от Бога
Дана с рожденья мне…
Ах, сколько вокруг блуда,
А с ним сырого люда.
Мне ставят вина, блюда.
Но это в стороне
Моей дороги главной,
Единственной и славной.
А я совсем бесправный,
И не с кем мыслить, петь…
Вокруг меня блуждают,
Сжимают, обнимают,
Как будто понимают,
Что вдруг могу взлететь…
Но я об этом знаю
И знаю, что блуждаю.
Брожу как бы по краю
Я взлётной полосы.
Когда-нибудь решенье
Приму, начав движенье,
Отбросив окруженье…
Вот это будет взлёт!
Не умирают во мне…
Кони бегут и бегут вдоль Онона.
Ханское золото древней земли –
Тысячелетья горят раскалёно
Солнцем палимые здесь ковыли.
Будто бы чуя невзгоды, походы,
Кони свой бег замедляют опять.
Через века оживают народы,
Время бежит и бежит во мне вспять.
Сильные воины, женщины, дети –