Новая методика обольщения
Шрифт:
— Бог мой, Сандра… Ты совершенно не изменилась. Те же темы, те же интонации… Это так здорово. Ты даже не представляешь, как это здорово! А Бернстайн, случайно, ничего не говорил про Моцарта?
Сандра нарочито смутилась, но ее щеки порозовели от удовольствия.
— Говорил…
— Я и не сомневался, — весело заметил Курт, — какой словоохотливый парень: успел высказаться по всем возможным поводам. Ты поделишься со мной его мнением?
— Ну… Он сказал, что презирает людей, пренебрежительно относящихся к музыке Моцарта только из-за того, что она напоминает звяканье музыкальной табакерки.
— Жаль. Слушал бы тебя и слушал… Сандра, завтра, я весь день буду занят, но вечер у меня свободный. Давай погуляем, насладимся местными красотами. Раз уж ты легко переносишь жару…
— Ты забыл про день рождения! У меня-то занят весь завтрашний вечер. С другой стороны… Я не думаю, что торжество закончится поздно: вся эта публика рано ложится спать. Я позвоню тебе, когда они угомонятся.
— История повторяется, — пробормотал Курт, — наш час наступает, когда все прочие забываются сном… Буду ждать твоего звонка. И умоляю, преодолей синдром Золушки: если завтра мамаша именинника попросит тебя после праздничного ужина перемыть всю посуду, подмести комнаты или перебрать чечевицу, не соглашайся. Боже… Просто не могу поверить…
Курт осторожно взял ее за руку, подержал на весу, затем начал медленно сжимать ее пальцы в своих, наслаждаясь непривычным в их отношениях ощущением вседозволенности. Он никак не мог освоиться с дарованной ему удивительной свободой, — никто больше не контролировал их поступки, не надзирал за ними украдкой, да и самому ему уже не требовалось себя ограничивать.
— Курт, что ты делаешь с моей рукой? Я стану профессионально непригодной!
— Извини…
— Я… понимаю. И я тоже очень рада… Просто я должна привыкнуть к мысли, что ты снова появился в моей жизни. Я пойду, ладно?
— Завтра мы точно увидимся?
— А куда же мы денемся? — Сандра тряхнула головой и засмеялась. — Кажется, один раз мы уже обменялись такими же фразами. Пока!
— Сандра!
Сделав несколько шагов к дому, она остановилась и обернулась.
— Помнишь, ты говорила, что нечаянная буря должна улечься через две недели? Так вот, прошло два месяца, но… В общем, ты ошиблась.
— Этой ошибке я и рада.
Она еще раз улыбнулась, неожиданно лихим движением щелкнула снизу по козырьку своей каскетки и скрылась за свежевыкрашенной калиткой.
Всю пятницу Курт провел, как на иголках. Он честно выполнил свой долг перед Эшфордским университетом, вполуха выслушав все запланированные на день доклады (занявшие в общей сложности часов пять), но мысли его витали далеко: он думал только о предстоящем вечере, который, как назло, приближался с черепашьей скоростью. Отпущенный, наконец на волю, Курт немного поболтал с приятелями, немного побродил около гостиницы, затем отправился к себе, улегся на кровать и начал читать купленный внизу журнал об искусстве. В течение часа он с трудом продирался сквозь дебри, заумных текстов о театре, живописи
— Курт, вот я и освободилась. Думаешь, еще не очень поздно для прогулок?
— Нет, конечно. Стемнеет часа через два, не раньше. Сейчас, ведь самые длинные дни, послезавтра наступит летнее солнцестояние. По-моему, это символично.
— Чем же?
— Не важно… Как же я рад тебя слышать. Я боялся, что ты не позвонишь. Семейный праздник тебя не утомил?
— Умеренно. До сих пор в ушах шумит. Наверное, мне в самом деле, стоит прогуляться, чтобы прийти в себя.
— Бедняжка… Где мы встретимся?
— Ты ведь не очень хорошо ориентируешься в городе? Давай встретимся через полчаса у того магазинчика, где мы вчера столкнулись.
Курт оказался около книжного магазина через четверть часа — впрочем, и Сандра прибыла почти вовремя, опоздав лишь на пару минут. Выглядела она просто восхитительно: на ней было элегантное, сильно приталенное бело-голубое платье с большими пуговицами, к тому же она впервые украсила себя крупной бижутерией. Теперь она уже напоминала не старинную даму, а героиню фильмов пятидесятых годов.
— Bay… — Курт шагнул ей навстречу. — У меня нет слов. Ты хороша, как никогда. Хотя ты всегда хороша… Куда пойдем?
— Думаю, на скамью Лонгфелло.
— Куда-куда?
— Здесь неподалеку есть совершенно, сказочное место: поросший соснами обрыв. А на самом краю обрыва стоит старинная скамья. Говорят, именно на ней поэт Лонгфелло писал свою знаменитую поэму «Евангелина». Во всяком случае, все посетители Грейвенхерста непременно совершают паломничество к этой скамье. Идем?
— А мы успеем вернуться до темноты?
Сандра, не удержавшись, начала отчаянно хихикать.
— А в кого ты превращаешься после захода солнца? В волка? Или в медведя?
— В летучую мышь. Идем. — Завладев тонкими пальцами Сандры, Курт вновь с наслаждением сжал их в своей руке. — Да нет, кроме шуток: мы с тобой всегда встречаемся в ночи. Это, конечно, романтично, но должно насторожить рядового обывателя: кто знает, чего от нас, любителей ночных посиделок, можно ждать. Не смейся, я говорю вполне серьезно…
Оказавшись на месте, Курт издал восторженное восклицание: пологий обрыв ступенями уходил в укрытую тенью лощину, а разбросанные по склону редкие монументальные сосны явно преклонного возраста по мере отдаления меняли свой цвет: самые ближние и высокие были вызолочены солнцем, словно рождественские украшения; те, что подальше, отливали тяжелым свинцом, и лишь сосны, терявшиеся внизу, на самом дне, возвращали себе исконный темно-зеленый цвет.
— Какая красота! — Курт рухнул на резную скамью. — Потрясающе… Я даже забыл, что устал.
— А я совсем не устала. — Расправив платье, Сандра опустилась рядом и уже знакомым жестом прилежной школьницы сложила руки на коленях. — Сердце стучит ровно, как мои часики.
— Еще бы. Если хочешь знать, ваше сердце защищает гормон эстроген. Мужское сердце с двадцати до семидесяти лет стареет на четверть, а женское остается таким же молодым и сильным. Поэтому от инфарктов умираем именно мы. Что поделать…