Новая Орда
Шрифт:
Бухх!!!
Полное впечатление, что это, громыхнув, лопнул, раскатился на камни утес – такое было эхо!
Рвануло огнем откуда-то сверху… И снизу сразу послышались отклики: бабах, бабах, бах!
Полетело ядро в последние сани – плохо прицелились, упало рядом, лишь взвились, истошно заржав, лошади.
Егор махнул клинком.
Раз!
Вздернулись на санях борта, как на ладьях – насады, защищая воинов и обозных от летящих с утеса стрел.
Два!
Последние возы – заозерские, с «сюрпризами» – развернулись боками, и, дождавшись показавшихся на реке всадников, изрыгнули из пушечных жерл огненную жаркую
Как и приказал Вожников, сначала ударила легкая артиллерия – та, что быстрее перезарядить – гаковницы, ручницы – всего было припасено в изобилии. Запев кларнетами – фьють-фьють – полетели во врагов ядрышки – небольшие, сантиметра два-три в диаметре. Хоть и не столь уж легко попасть в скачущего из гаковницы – почти что ружья, однако ж в столь скученную массу – да запросто!
Сразу слетело с коней с дюжину человек. Валясь в снег, жалобно заржали кони. Животных-то было жаль, а вот людей – ничуть. Разбойники, вражины!
Однако же лиходеи быстро опомнились, вновь поскакали, замахали саблями, стрелами затмили небо!
И вновь сверкнул клинок молодого заозерского князя. Теперь уже небо запело гобоем – бу-у-у – то стреляли тарасницы, орудия посерьезнее, калибром сорок пять миллиметров. А потом – снова взмах клинка – ба-ба-бах!!! – ухнули басом «великие пушки».
И сразу – кларнеты-ручницы – успели уже перезарядить, да им в помощь – арбалетные стрелы, а вражьи-то в высоких бортах застревали!
Татарское разбойное войско сметал огненный смерч! Флейты, гобои, басы – ручницы, гаковницы, тарасницы, тюфяки, великие пушки – все рявкали в строгой последовательности, одна за другой – и здесь, в арьергарде и – хорошо слышно было! – впереди. Даже не дошло дело до сабельной рубки! Вернее, враги до нее просто не доскакали – не успели, да и куда – на верную гибель? Как тут поскачешь, когда впереди – словно клокочущее жерло вулкана, огненный рой, музыка боя! Автор «партитуры» Егор, вполне довольный произведенным впечатлением, горделиво вздернул бороду и снова взмахнул саблей – на особо упертых нашлась и картечь! А получите! Нечего мирных гостей обижать. Нате!
Полчаса – и все было кончено. Конечно, и многих обозников настигли татарские стрелы, но то, что сталось с врагами… Нервным лучше не смотреть! Одно кровавое месиво, фарш, где не разберешь, чья голова – человечья ли, лошадиная?
– Да-а-а, – медленно пустив коня в сторону убитых, Вожников убрал саблю в ножны, с улыбкой глядя на скачущего к нему Яндыза. – А я что говорил? Артиллерия – бог войны!
– Ты о чем, князь?
– Как там у вас?
Царевич радостно расхохотался:
– Так же, как и здесь. Даже, пожалуй, повеселее. Да, предателя мы убили – пытался бежать.
Кто-то из воинов, осматривающих трупы, повернул голову к Вожникову:
– Княже, тут, кажись, наши! По-нашему, по-русски ругается.
Егор спешился – среди крови и осколков костей что-то сильно блестело. Доспех? Наверное, это какой-то богатый мирза, пусть и не предводитель, однако ж может кое-что рассказать.
Точно, мирза! Золоченое зерцало, изысканный, заляпанный кровью и чужими мозгами плащ.
– Говоришь по-русски? – Вожников наклонился… и едва успел увернуться от брошенного в него кинжала.
На бросок, впрочем, ушли все последние силы мирзы – татарин сразу же умер, еще до того, как стража забила его копьями.
– Ну вот, – обиженно протянул
– Умры, сабака!!!
Еще один недобитый враг – надо же, живой и прыгучий, сволочь! – выскочил из-за убитой лошади, словно черт – или, в данном случае, шайтан – из бутылки. Взмахнул саблей:
– Умры-ы-ы!!!
Бух… Быстрый хук слева – и прыгун вернулся в прежнее положение, правда, теперь уже со сломанной челюстью и без сабли – клинок упал в снег.
– Но не каждый успевает извиниться, – все же закончил мысль Егор, прежде чем отдать приказание воинам не трогать пленного. Лучше уж допросить.
– Я сам могу допросить, если позволишь, – хмуро ухмыльнулся Яндыз. – Я знаю, как.
Едва обозники скрылись, прихватив с собой своих раненых и убитых – последних не в снег же зарывать, – как вдруг, словно сам собой, шевельнулся труп лошади, из распоротого брюха ее, еще дымящегося кровью, вылезла наружу тонкая человеческая рука, откинула прочь кишки, и вот уже выбрался – словно родился – юный, лет, может, четырнадцати или пятнадцати, отрок, темноглазый, с русыми, испачканными бурыми ошметками волосами. Огляделся, скривился от боли, потрогав помятую генуэзскую кирасу, еще называемую бригандиной. Сталь спасла от ядра, а вот кольчуга бы – вряд ли.
Поглядев в небо, юноша возблагодарил Аллаха и, припадая на правую ногу, заковылял к утесам.
Где-то рядом с ним прошмыгнул волк или одичавшая собака – еще неизвестно, кто хуже! Подросток выхватил из-за пояса нож и упрямо сжал губы, по всей видимости, намереваясь дорого продать свою жизнь. Оглянулся – ага, вот еще одна тень, а вон – за сосной – две! Стая! Как глупо, глупо, спастись от урусутских пушек и погибнуть вот так, от волчьих зубов…
А звери уже подходили ближе, сжимали кольцо, и видно стало – волки. Серые, отощавшие, голодные. Сейчас набросятся, вот сейчас – вопьются в горло, как будто мало им еды – вон сколько убитых! Или… или им просто захотелось поиграть, удовлетворить свой охотничий инстинкт?
– Идите вон! – махнув кинжалом, словно бы указывая путь, крикнул отрок. – Спускайтесь вон туда, к реке, там сыщете всего вдоволь.
Оп! Вожак стаи – мощный, с широкой грудью и желтыми, с подпалинами боками – повернул лобастую голову, словно бы внял словам… принюхался… И вот уже вся стая побежала за ним к трупам.
Мальчишка перевел дух… и снова услыхал шорох. Кто-то спускался с горы…
– Азат! Ты жив? Вот это чудо!
– Эрчин-бек! Благодарение Аллаху – подаренный почтеннейшим Ильясом-хаджи доспех оказался крепким.
– Рад! Рад, что ты жив, парень. А эти собаки…
– Я узнал одного… Разглядел. Раньше думал, что он утонул – ан нет. Он убил отца, Эрчин-бек! Я обязательно отомщу!
– Отомстишь, да. Конечно. А сейчас пошли, у меня еще остались воины. Как славно, что я тебя повстречал.
Глава 3
Будь моим гостем
Надоело! Надоело все. Господи, господи, как же медленно тянется время, тащится, словно ленивый, запряженный в скрипучую повозку вол, и в этом времени утопаешь, вязнешь, как в патоке, чувствуя, как медленно, без малейшей надежды выплыть, погружаешься в самый глубокий омут, омут ничегонеделания и расслабленной, навалившейся неизвестно откуда лени.