Новая прошивка императора
Шрифт:
Воронцов-Дашков оказался высоким плотным человеком с кустистыми размашистыми усами, но при этом он не носил бороду, и это мне снова импонировало. С руководителем этой наиважнейшей для императора организации обсудили вопрос совершенствования канцелярии, поскольку за прошедшие пять дней уже смог понять, что Танеев изрядно зашивается от нового жизненного темпа. А затем осторожно, стараясь не вызвать подозрения незнанием, позадавал вопросы о средствах императорской фамилии.
И сейчас, в дороге, пытался размышлять об услышанном. Общий масштаб состояния Николая поражал. Он, то есть теперь я, владел какими-то бесчисленными сотнями миллионов
«Да и пофиг!» — покатав цифры в уме, мечтательно зажмурился, — «А что, если все эти капиталы вложить в развитие России?..»
Мои грёзы прервал длинный паровозный гудок и резкий рывок — поезд начал торможение. Открыв глаза и мысленным усилием развеяв вокруг себя бриллиантовый дым, я посмотрел в окно — за жидкой цепочкой оцепления, в сотне метров от нашего пути копошились какие-то оборванцы. Множество мужчин, одетых в бесформенные грубые, чуть ли не домотканые одежды и колпаки, что-то рыли, долбили и перетаскивали. Заинтересовавшись картиной, пригляделся и понял, что они строят железнодорожную ветку.
— Никки, ты совсем отдалился от общества, — я вздрогнул от голоса Александры Фёдоровны и оглядел салон, заполненный разнообразными великими князьями, принцессами и прочими аристократами.
А затем опять посмотрел в окно и снова в салон — контраст поражал.
— Никки, закурим? — рядом оказался весёлый Сандро с пачкой папирос в руках.
— Я решил бросить это занятие. Пока держусь, — отрицательно покачал головой я. — Размышляю о духовном перед посещением Лавры.
Поезд ещё раз дёрнулся и возобновил движение, набирая ход. А я смотрел в окно, на редкую цепочку царской охраны и работавших вдалеке людей.
«Эх, многое предстоит ещё сделать, чтобы эти крестьяне начали жить по-человечески…»
Жалко, что значительная часть царских капиталов — это не деньги, а множество накопленных за столетия драгоценностей, недвижимость в виде дворцов и разнообразных императорских театров, огромные земельные угодья, названные почему-то кабинетскими землями[5], рудники, промышленные предприятия.
Из реально располагаемых средств я мог сейчас рассчитывать на денежные накопления в английских, французских, американских и немецких банках, общей суммой более четырёх десятков миллионов, а также денежный доход, происходящий от эксплуатации царского капитала, который в ежегодно составлял около 20 миллионов рублей.
Огромная сумма! Однако из неё требовалось делать немалые отчисления на эксплуатацию тех же дворцов, театров и прочих библиотек, а кроме того, выплачивать ежегодные содержания членам большой императорской фамилии — только великим князьям полагалось по 200 тыс. регулярных выплат. Также существовали и разовые затраты: при рождении очередных «прожигателей жизни» — каждому полагался стартовый капитал в миллион рублей!
В итоге своеобразная царская «зарплата» равнялась великокняжеской и составляла 200 тысяч рублей в год. Всё одно немало! Однако на эти деньги Никки с семьёй должен был ещё и жить, обеспечивая в том числе различные представительские траты.
В общем, мне было о чём подумать… Я предполагал, что буду расходовать капиталы императора точечно — строя предприятия и создавая кредитные учреждения
«Или грудь в крестах, или голова в кустах… Мертвецам деньги не нужны! А я теперь навроде ходячего мертвяка и есть…»
Тыдыщ-тыдыщ!
Поезд вновь загудел и начал сбрасывать ход. Щёлкнув крышкой массивного карманного хронометра от Павла Буре, я посмотрел на время — прошло два часа, как мы тронулись от Ярославского вокзала, пора было готовиться к выгрузке на станции «Сергиевская».
В монастырь выехали кавалькадой открытых конных колясок-ландо. Дорога к Лавре шла по живописным местам, по ограниченным ровно закопанными столбиками обочинам стояли солдаты и полицейские, а за их спинами попадались группы приветствующих своего императора людей.
Пока ещё Никки не вызвал народной ненависти…
Высокая насыпь привела нас к монастырю, а вблизи каменных стен депутации выстроились уже плотно. Пока ехали сквозь ликующих поданных — я приветствовал их кивками и поднятой рукой. Перед воротами толп встречающих и прочих зевак уже не было, по обоим сторонам дороги стояла группа людей, одетых во что-то церемониально средневековое и с православными знамёнами в руках. Хоругвеносцы изрядно разбавлялись служивыми в форме.
У святых ворот нас встретил и произнёс торжественную речь митрополит Московский и Коломенский Сергий, затем был молебен Троицком соборе и молитвы местным святыням. А ещё оказалось, что мы привезли подарок в виде некоего покрывала, который был незамедлительно и торжественно вручён митрополиту. Как мне не хотелось затянуть здесь своё пребывание на подольше, однако не вышло. Мероприятие было, что называется, «протокольным», и после богослужения пришлось проследовать в покои митрополита, где он выставил чай, мёд и нехитрые закуски[6]. Затем случилась небольшая «экскурсия» по Лавре, мы побывали в ризнице и иных местах, всей «родственной» компанией взобрались на прогулочную галерею, которая была построена поверх монастырской стены.
«Августейшие родственники» раз за разом, назойливо продолжали попытки разговорить на разнообразные темы, однако я отделывался комментариями насчёт открывающихся видов и время от времени изображал задумчивость.
Когда визит закончился, мы расселись по ландо и отправились обратно на станцию. Несмотря на проблемы, вызванные вынужденным общением с «семейством», я ехал довольным, так как удалось побеседовать наедине с митрополитом и Победоносцевым — мы договорились о скором сборе Священного синода в Новоиерусалимском монастыре — куда я собирался съездить сразу же, как удастся отправить в Петербург Марию Фёдоровну и прочих великих князей. А уж если с ними уедет и Аликс, то и вовсе будет красота!
Однако события начали развиваться по незапланированному сценарию…
Когда мы большой гурьбой оказались на охраняемой, крытой деревянным навесом пассажирской платформе и начали грузиться на императорский поезд, я поймал острый, обжигающий взгляд одного из железнодорожных служащих…
Меня отвлекали, тянули куда-то в сторону вагона, однако встретив полные огня и ненависти глаза, я остановился, пытаясь разобраться в ситуации… Но не успев обдумать ни одной здравой мысли, увидел, как железнодорожник распахивает полу своего строгого форменного мундира и вытаскивает оттуда натуральный обрез!