Новая реальность
Шрифт:
Кто она все-таки?
И что ей делать?
Нет ответа.
– Ты все молчишь… – проговорил рядом негромкий голос Милы.
Нет, дрогнуть руки не дрогнули, но на миг замерли. Потом девушка аккуратно высыпала измельченные травы и кусочки смолы в миску, куда раньше отправила растертый в порошок гриб.
– Я работаю.
Хозяйка бросила на нее изучающий взгляд – девушка ощутила его даже не глядя. От него мгновенно загорелись щеки. Почему-то с Милой маска бесстрастия-хладнокровия давала сбой. Когда мать Лёша смотрела так, Лина чувствовала себя не фениксом
– Вот что, – негромко проговорила Мила. – Я не знаю, что происходит с Лёшем, и не понимаю, что с тобой. Но дальше так продолжаться не может. Сядь.
– Мне нужно поставить смесь на огонь. – Она ответила, не успев подумать, хватаясь за первый попавшийся предлог, чтобы избежать разговора.
– Потом поставишь.
Плеснуло, тонко зазвенело, пахнуло ароматом горячего крепкого кофе.
Мы будем пить кофе?
– Нужно сейчас. Смесь испортится.
– И демон с ней! Сядь. Вот, возьми. – Женщина мягко, но настойчиво вручила Лине высокую золотисто-алую чашку с красивым рисунком, на котором раскинув крылья, стремилась в небо жар-птица. Лина невольно задержала на ней взгляд.
– Это, кстати, любимая чашка Лёша, – как бы между прочим, проговорила Мила. – Сам купил. Уже пять лет бережет.
Пять лет? С…
Девушка непроизвольно опустила глаза на свое запястье. Похоже.
– Вот именно. – Людмила вздохнула, придвинув к себе свою чашку. – Сейчас понятно почему. Задним числом вообще многое становится понятным. Замечала?
Глаза женщины были темны и загадочны.
– Иногда.
Только вот, если понимаешь все не вовремя, а лишь задним числом, то исправить уже ничего не исправишь.
– Например, становится ясен горячий интерес Лёша к расоведенью. И нежелание рассказывать о том, кто и где его лечил. Мы все понять не могли, отчего так. И то, что семь его песен написаны о потерянной любви и девушке с карими глазами. – Мила улыбнулась, но лишь кончиками губ, и до глаз улыбка не дошла. – Он искал тебя.
Отчего-то в эту минуту чашка показалась спасательным кругом.
Лина машинально погладила ало-золотую птицу, не зная, что сказать в ответ.
– Странная вещь – судьба, правда? – проговорила Мила, не дождавшись ответа. – То, что ты у нее просишь, сбывается. Но так, как она сама этого пожелает. И тогда поздно менять желание. Не вернешь.
– О чем вы?
– О счастье. Я хотела его для моих мальчиков. Вот и сбылось, – Людмила бездумно обняла чашку ладонями. – И кажется, с судьбой нельзя жульничать. Рано или поздно придется платить по счетам.
Так и есть. Придется. Причем уже скоро.
Только вот разговор все непонятней.
– Мила…
Чародейка тряхнула каштановыми волосами:
– Кажется, я тебя совсем запутала. Прости. Просто мне хотелось больше узнать о тебе. Ты не против? Марго навела справки у Светлых, а один родственник – у кое-кого из Темных. Из тех, кто посветлей.
– И как?
– Что – как?
– Сведения. – Лина отпила глоток кофе,
– Гробов?
– Клановый термин. Означает секреты. Чаще всего о заказах.
Темные глаза чуть прищурились:
– Ты словно… чего-то боишься. И заранее бросаешь вызов, чтоб легче все разорвать и уйти. Так? При твоей матери это неудивительно.
Какой горький кофе…
– Вы с ней говорили?
– Нет. Мы… точнее, один из наших друзей общался с другой твоей соплеменницей, более… адекватной. Стефанией. Она, кстати, спрашивала о твоем здоровье. Просила передать, что ваш договор не разорван. Диана тебя дождется. Это кто?
– Девочка. Моя дочь. – Лина отвечала машинально, не думая – слишком оглушительна была новость, и была вознаграждена полным ошеломлением собеседницы:
– Кто?!
– Моя воспитанница. Приемная дочь. У нас так обычно учат.
– А-а. Понятно, – с сомнением протянула светлая ведьма. – Так вот, она говорила, что ты хотела уйти из клана. Не хотела быть убийцей. Это так?
– Да.
Показалось или на лице Людмилы промелькнуло облегчение?
– Тебя не отпускали, – полувопрос-полуутверждение.
– Так просто из клана не отпускают.
– Хм. Ну хорошо. Не знаю, важно это или нет, но прежде чем поговорить о Лёше, я передам ее слова. Она советует тебе встретиться с отцом.
– С кем?!
То, что теоретически отец у нее был, Лина знала. Где-то и когда-то ее целеустремленная мама нашла ту человеческую единицу, которую можно было припрячь для производства наследницы-преемницы. Зная мать, можно было не сомневаться, что неизвестный отец был воином, причем из лучших. Офицер-десантник, как сказала мать. Хотя можно было и так догадаться – Лиз признавала только высокие стандарты. И скорей всего он был из каких-то южных земель, ведь недаром у нее, Лины, смуглая кожа и густые черные волосы. И также можно было догадаться, что после достижения цели этот офицер-десантник оказался немедленно забыт и хорошо, если не убит.
Но Лина почти никогда не думала об отце.
Не было ни времени, ни желания. Хватит с нее и одного родителя – Лиз заполняла дни так, что жить было некогда.
А теперь Стефания говорит об отце.
Что это значит?
– Я не понимаю.
– Я тоже не особенно. Но она говорила, что встретишься – поймешь. Вот, – на столешницу ложится свернутая бумажная полоска. Самый обычный листок-стикер. Желтый. Лина молча прочитала несколько ничего не говорящих ей слов.
«Даниил Орешников. Клуб «Бланко», клуб «Этна», студия «Милагрос».
Все непонятней и непонятней. При чем здесь музыка?
– Хочешь попробовать? Лёш тебя проводит.
– Лёш?
– Ты против? – Соловьева задумчиво крошила на блюдце печенье. – Лина, я ведь недаром сказала, что так дальше продолжаться не может. Лёш – весь как натянутая струна, Вадим боится выпускать его из виду больше чем на полчаса. Да и ты…
– Что я?
– Ты сама не чувствуешь? Или эта твоя… маска приросла, что ты ее уже и не ощущаешь?
– О чем вы?.. – Она знала, о чем, но… неужели это так заметно?