Новая реальность

Куприянов Константин Александрович

— Поехали со мной, — сказал он, как следует поразмыслив.

Они сели в служебную машину Сергея и приехали на станцию железнодорожного вокзала. Андрей понял, что не был тут почти год. Сергей провел его на дальний перрон, который в прошлый раз он не видел. На путях, отгороженных высоким забором, стоял единственный черный поезд, уже немного припорошенный снегом. Они были тут одни.

— C ними ничего не делают. Просто увозят подальше, в городок для неблагонадежных, — закурив сигарету, сказал Сергей.

— То есть ничего не кончается?

— Что не кончается?

— Все вот это. Городок.

— Ничего никогда не кончится, — мрачно согласился Сергей. Мужчины стояли под

порывами пустого свирепого ветра, потом его наполнил снег, и вскоре началась колючая метель.

— Пошли отсюда. Он дня через два только поедет.

Дома Андрей лег на постель и посмотрел в потолок. Необозримая бездонная пустота открылась его взгляду, но вместе с тем он чувствовал спокойствие, уверенность в завтрашнем дне.

Как он и догадывался, эта встреча с чиновником была последней. Может быть, его перевели в другой безымянный городок. А может, как и тысячи прочих, его слизнула с лица земли немая сумасшедшая ярость нового времени, неустанно очищавшая страну от слабых бесполезных клеток. Когда Андрей представлял себе эту машину, частью которой он стал после долгих колебаний, то видел ее скорченную гримасу вечной злобы и вечной усталости и понимал, что она должна быть такой, чтобы простые маленькие люди, как он сам, могли ложиться спать и подниматься в безопасности.

Одиночество обволакивало его, но на самом деле он уже никогда не был до конца одинок. Ведь неусыпные красные глаза машины приглядывали за ним из каждого телеэкрана, присматривали, когда он брел по аллеям парка или покупал водку в магазине и даже когда пил ее за замком, в своей комнатушке. Знание, что кто-то больший, чем просто человек или просто организация, всегда беспокоится о его состоянии и чувствах, распространяло по жилам Андрея теплое чувство покоя и безразличия. И даже то, что его друг никогда больше ему не напишет, не трогало его, ведь пусть одну клеточку пришлось удалить, тысячи других продолжат питать организм машины. Она никогда не утомится, никогда не остановится, ее никогда не одолеть врагам — как долго бы они ни тянули лапы к бесконечно богатой русской земле.

Новый год Андрею предстояло встретить одному. В городке не осталось друзей — только безымянные единомышленники и такие же безымянные враги. Андрей обратился к последнему человеку, в чьем существовании еще не сомневался:

«Лена.

Опять идет декабрь. Городок завтра открывают. Нам объявили, что мы можем возвращаться. Не понимаю, что бы это значило.

Что же, и вправду угрозы нет, она миновала? Интересно, там и правда больше нет войны? По новостям вдруг перестали пугать ею. Да и вообще ничем больше не пугают, как будто вчера все было ужасно, а сегодня небо прояснилось, и туча больше не вернется. Я так могу и разучиться верить этим новостям… Пожалуй, я еще пережду здесь некоторое время. Так жаль, что ты не написала мне больше, но я буду сохранять надежду, что эти письма доходят. Ты уж дай мне знать, все ли там безопасно на самом деле, хорошо?

Раз нас открывают, то и ты сможешь приехать в гости. Я запишу для тебя адрес на конверте. Тут я пока живу, но если меня вдруг переселят (наверное, сейчас освободится много квартир и комнат), то тебе скажут — я их попрошу. В крайнем случае, просто поищи меня в кафе-столовой «Утро». Я там завтракаю иногда…

Я так отупел, Лена, что теперь, полтора года спустя, тебе будет со мной скучно. Правда, я не знаю, как тебе раньше было. Я прокручиваю старого себя и понимаю, что… А впрочем, старый я там и остался. И ты с ним до сих пор общаешься. Я прямо вижу собственного призрака — собственную отслоившуюся половину, которая не села на тот поезд, а осталась в Москве

и бродит по ней так же, как это делал я много-много лет. Эта тень тянет к вам руки, ходит с вами в бары и на лекции, в театры и в гости, только вот вы ее особо не замечаете.

У меня была эта фотография: я пришел в бар, где мы встречались с Артемом, Таней, Лехой и остальными… Ты сфотографировала меня с другой стороны стекла: видно меня и темень улицы, а в отражении — вас с ребятами. Подернутые стеклянной поверхностью силуэты и улыбки. Получилось, что мы все поместились на той фотографии, хотя ты собиралась снять только меня. Я, конечно, потерял ее, как и все остальные, но почему-то до сих пор помню.

Я думаю, то стекло и московские сентябрьские сумерки останутся на десятки и сотни лет — с ними ничего не станется, и миллионы людей после нас продолжат беспечно ими наслаждаться. Город переварит нас: нашу молодость, дружбу, любовь, — напитается ими и останется стоять, привлекательный и динамичный, а мы разлучимся (уже разлучились), рассеемся по земле в поисках счастья и смысла, которого не существует друг без друга, и состаримся, чтобы умереть разлученными, спустя несколько скоротечных лет. Другие люди — может, даже наши детишки, — станут встречаться в новых кабаках, которые откроют на месте тех, в которых мы сидели, и даже не будут задумываться о том, что мы, старички, когда-то были молодыми, сильными, безрассудными и безумно счастливыми вместе, никуда не уезжая. Как нам сейчас не приходит в голову, что все, кто предшествовал нам, не всегда были строчками на кладбищенских холмах и черно-белыми фотографиями, так же и будущим людям будет наплевать на то короткое время, принадлежавшее нашему счастью…

Почему я вспомнил обо всем этом? Думаю, это старый «Я», блуждающий по Москве, добрел сейчас до этого пустого бара, где теперь лишь горстка людей сосредоточенно и угрюмо пьет пиво…

А нового меня ты и не знаешь. Оказывается, если вынуть из человека всех-всех, кого он любил и знал, и заменить их другими людьми, он просуществует недолго, пока не мутирует в полумертвое существо-зомби с зеленой кожей, уничтожающее все вокруг. Вот таким ты меня и найдешь. Впрочем, здесь есть кое-что намного лучшее, чем люди. На осознание этого у меня ушло почти полтора года. Если ты приедешь — я расскажу тебе и об этом, Лена, у нас будет целая полярная ночь на это…

Если ты скоро приедешь, то застанешь это место хоть отчасти таким, какое оно есть на самом деле: таким, каким мы его видели, пока тут жили. Ты увидишь всех нас — людей с опустошенными головами, которые прошли испытание и теперь вольны вернуться. Интересно, много ли таких, как я, кто никуда уже не хочет?

Я как-то задумался: почему здесь всегда так пустынно на улицах, ведь поезда приезжали переполненными? Думаю, одна моя знакомая отчасти была права: это все грандиозное театральное представление, в котором все мы и они — актеры! А кто тогда я?

Лена, я задаю эти дурацкие вопросы через силу, прикладывая огромное старание, чтобы сложить их в голове. Потому что, как я уже писал, я разучился думать. Ты найдешь меня, если когда-нибудь приедешь, в состоянии, близком к овощу. И все же я представляю эту встречу. Будет прекрасно, если нам выдастся светлый день. Короткий светлый час тут есть даже зимой, когда погода проясняется. Пройдет снегопад, и воздух будет чистым. Я буду стоять на перроне и всматриваться в лица тех, кто сходит с поезда. Я буду вспоминать самого себя и других вновь прибывших, на которых я когда-то приходил поглядеть. Тогда вокруг вибрировало чувство тревоги, страха, подавленности… А сейчас я не представляю места безопаснее! Я не хочу никуда деваться из этой крепости!..