Новая реальность
Шрифт:
Имея массу свободного времени, он чувствовал, что по-другому оценивает и воспринимает происходящее. День разделялся теперь не на рабочие отрезки, а на блоки любимых передач по телевизору, на обеденный перерыв, сон, прогулку, вечернее распитие водки. Иногда заходил Сергей, и они угрюмо пили вместе, в тишине.
Сергей, казалось, постарел после того случая и говорил совсем мало, а улыбался еще реже. Его, кажется, долго таскали по инстанциям, требуя объяснений, но он не любил рассказывать об этом. Андрей испытывал чувство вины и чувство бесконечной благодарности за их прощение, поэтому он стал старательно выписывать в блокнот все подозрительные
Быть может, раньше Андрей испытал бы раскаяние или восторг. Но теперь его уже никак не трогало то, куда и почему они пропадают. Как не существовало его собственного прошлого (каждый день оно понемногу превращалось в размытый призрачный миф), так моментально стирались и лица тех, кого он по той или иной причине помог остановить.
Ведь все вычисленные им враги хотели одного — чтобы ослаб городок, а вместе с ним — страна, породившая его. Исчезновения, впрочем, были редкими и не всегда окончательными. Некоторые люди возвращались. Угрюмыми, замкнутыми тенями, но, тем не менее, живые и здоровые — они снова бродили по зябкому городу, по его чудесным белым аллеям и паркам. И Андрей снова присматривал за ними.
Однажды, к его удивлению, Сергей, напившись, понес какую-то околесицу:
— Что мы наделали? Как мы могли так поступить? Все, во что я верил, рассыпается… Колосс на глиняных ногах, вот оно что!
— Сережа, ты о чем?
Оба они порядочно выпили, но вид друга стал несчастным и затравленным. Он сделался жалкой подбитой птахой, и Андрей затряс его, словно хотел выбить искру, которая жила там. Но Сергей не успокаивался и все бормотал пьяными непослушными губами:
— Мы все испортили!.. Ты все испортил! Ты, ты! Почему ты не попытался сопротивляться?!. Я-то знал, что надо дать тебе идти. Почему же ты не добежал? Почему ты такой слабый?! Я-то слабый, а ты?!
— Сережа, да о чем ты, мать твою?! — Андрей порядочно разозлился, и вдруг его осенило, что они поменялись местами. И что это из гранитного непоколебимого Сергея к нему перетекла великая сила, наполнявшая городок (и другие городки) смыслом. Он остановился и поглядел на Сергея другим взглядом — острым, пронизывающим, изучающим. И вспомнил, как сам сидел перед ним же, почти год назад, и не знал, куда деться от птичьих глаз. Вот так, совершив движение по спирали, они остались парой тех же сидящих друг напротив друга людей, один из которых потерял смысл, а другой нашел его.
На глазах Сергея появлялись и высыхали слезы, и он добавил:
— Я знаю, что ты думаешь. Но им меня так легко не взять! Да ты и не смеешь! Я спас тебя!
Андрей лишь робко пожал плечами, опустил взгляд и выпил один, не чокаясь. Ему на мгновение пришла странная мысль, что все эти люди и вся эта дружба существуют только в его замкнутом сознании, а не наяву.
Его новое служение городку продолжилось. Он ходил в управление раз в неделю, как на работу, хотя у него не было здесь ни кабинета, ни компьютера, но все знали, что по средам он приходит с пачкой бумаг и сносит их другу. Охранники, секретари и младшие клерки узнавали его, а он, в свою очередь, запомнил каждого из них. Это были в какой-то степени люди, но в куда большей — винтики механизма, которому он так же служил, хоть и не имел конкретного места. Ощущение собственной принадлежности к чему-то действительно важному и большому утешало Андрея, наполняло его жизнь сокровенным
Поэтому походы в управление были не просто чередой декораций: вход, контрольно-пропускной пункт, коридор, приемная, кабинет Сергея, курилка и так далее — это был ритуал, таинство. Друг занимал в нем лишь одну, но далеко не главную роль. Служение было на первом месте, и поэтому, когда Сергей стал понемногу отдаляться от него, Андрей не удивился и не ощутил страха, хотя тот был его неизменным спутником в городке долгое время.
Сергей говорил, что много ездит в командировки, но Андрей чувствовал правду: друга стирают, а его, наоборот, оставляют. В этом было что-то знаковое и понятное, это была новая реальность, в которой жили не только они, но многие миллионы людей.
— Сережа, почему мне ничего не сделали за тот случай? — решил спросить он однажды, опасаясь, что теперь любой разговор может оказаться последним.
— О черт, опять ты за это. Так, дверь там. Иди. Мне надо работать.
Сергей собрал в охапку листы, куда Андрей неделями выписывал подозрительные шорохи и движения городских жителей, потом спрятал бутылку водки, которую они распивали последний час, и отправился сполоснуть рюмки. Когда он вернулся, Андрей все еще не двигался с места.
— Ну, я не понял, ты уходишь? Иди-иди, прием кончился.
— Почему мне ничего за это не было?
— Да что на тебя нашло?! Почти полгода назад дело было! Радуйся, что отскочил!
— Ты однажды сказал, что я должен был убежать и что ты…
— Так, этого разговора не было! Как и всего остального. Прошу, Андрюш, уходи…
— Сергей, я знаю, что ты только притворяешься моим другом. Тут нет ничего настоящего, — Андрей обвел кабинет мутными, уставшими от искусственного света глазами. — Но я хочу раз в жизни сказать то, что на самом деле думаю. Хочешь услышать?
— Это уже неважно. Ты все похерил, — мрачно ответил чиновник, потом вздохнул, — но если хочешь — говори. Думаю, никто с тобой просто не общается, кроме меня.
— Я никому в этом не признавался. Даже ей или себе. Оказывается, с самого детства у меня было желание, чтобы меня оставили в покое. Потом я начал делать совсем иную карьеру, в которой как раз нельзя было рассчитывать на уединение. И день за днем во мне копилось желание развернуться и убежать далеко-далеко. Я его толком не чувствовал — просто взваливал каждый день на себя по чуть-чуть нового бремени, и тяжесть Москвы все больше прибивала меня к земле. Но на всей планете не было другого такого города, где у меня могло бы быть все то, что я имел. И я питался несбыточной надеждой, что город начнет меня слышать, хотя на самом деле я был просто очередным клоуном, который его развлекает. Это его единственная настоящая пища — постоянное веселье! И когда знаешь, что другого такого места нет, то понимаешь, что тебе никуда не деться, хоть объезди весь мир! Я так хотел, чтобы меня услышали. Чего я только не написал в своей жизни, чтобы у моего голоса появилась значимость! И как раз когда я мог уже лопнуть от чувства эгоизма и невозможности никуда сбежать, началась эвакуация. И вот я здесь.
— И что все это значит?
— Я постоянно хотел сбежать, но, кажется, впервые за много времени я понял, что мне просто не хватало настоящего смысла. А здесь он есть.
— Рад за тебя. Это все?
— Отправь меня туда, куда вы деваете пропавших людей.
— Вот еще. Ты нам и здесь нужен.
— Если ты этого не сделаешь, я напишу донос на тебя.
Сергей расхохотался. Потом установилась вязкая мрачная пауза. Он исподлобья смотрел на друга, а тот слегка покачивался и напевал про себя мелодию из прошлого.