Новая родня
Шрифт:
И описал такой случай, что просто читать невозможно — так на войну хочется. Оказывается, весной, если умеючи, можно так отличиться, лучше лучшего! Вот послушайте.
Григорий соорудил не то плот, не то ладью. Он это может. Хоть из бревна, а если надо — лодку сделает. И вот на этих «плавучих средствах» стал он с товарищами производить разведку. Поплыли однажды ночью по залитым лесам. В тех краях разлив бывает раньше, чем в Мордовии; заплыли далеко от своих позиций и вдруг слышат — из кустов кто-то
«Рус, спасибо! Рус, спасибо!»
Что за чепуха, за что их благодарить, когда они плывут тихо, без стрельбы, как в разведке положено? Даже веслами стараются не всплескивать.
Подкрались к затопленному водой бурелому и видят: сидят там на деревьях, на бревнах фашистские вояки. Повесили на сучки автоматы и приманивают наших плывущих разведчиков:
«Рус, рус!»
Наши подгребли, посажали их в свою плавучую посудину, повезли в плен со всей амуницией. Оказывается, у них тут позиция была, спрятанный под буреломом блиндаж. И все затопило. И уж который день сидят, как зайцы, а вода все прибывает… Что ни час— ближе к гибели.
Чудно, вода людей топит, а они благодарят: «Спасибо, спасибо!» Знать, довоевались — больше некуда.
Оказывается, эти немцы по-русски плохо знали и вместо «спасите» «спасибо» кричали.
В плену обещали получше выучиться.
Отца за этих пленных наградили медалью…
Прочли об этом ребята и взволновались.
— Эх, вот бы нам туда сейчас на дедушкином легком ботничке! — воскликнул Юка.
— Не худо бы на рыбацкой завозне, в нее пленных больше насажаешь! — поправил Мика своего товарища.
И тут же они поняли, что все их снаряжение уже не годится— ни лыжи, ни шубы, ни валенки. Лучше всего плыть налегке, да в лодке! А тут, как на грех, весна задерживается.
Зима в этом году была суровая, многоснежная. Сугробы хоть и осели от первого же тепла, но таяли медленно. Вода уходила под снег, скапливаясь в оврагах и низинах. Но тяжелый толстый лед никак не поднимался. Ждал прибылой верхней воды из-под Пензы и из-под Моршанска. Вот как повалит она валом с этих более южных полей, так и взломает льды любой толщины.
Дядя Евсей определял, что вода будет большая, и торопился вывезти из лугов все сено, даже с тех холмов, которые не всегда затоплялись. Работы было много.
Мика на своем знаменитом Коне несколько ездок сделал и вывез целый стог.
Юка на Сивом тоже возил. Кряхтел старый мерин, но, словно чуя, что сено может полой водой унести, тоже старался.
На вывозке работали стар и мал. Даже Марфа, урывая время от раздойки молодых, недавно отелившихся коров, несколько раз в луга съездила, надев мужнины охотничьи сапоги, с высокими голенищами.
И хорошо, что постарались колхозники. Половодье так разыгралось, что вода вплотную к плетням
Пришлось этот стожок соломы веревками зачаливать и заводить за плетни, как корабль в гавань.
Пока не наступила весенняя страда, колхоз подвел итоги зимней работы, и правление наградило Марфу за отличный выход телят и за хорошую раз-дойку молодых коров премией. И Мику тоже наградили за работу молоковозом и, главное, за вывоз сена на рогатом Коне.
Получив за себя и за сына денежную премию, Марфа пришла домой смущенная и сказала, обращаясь к сыновьям:
— Простите уж вы меня, хозяева мои дорогие, работнички трудовые, без спросу истратила я эти денежки… Надо бы вам кое-что из одежонки купить, а я вон на что позавидовалась. — Открыла горницу, а там стоит новенькая никелированная детская кровать с сеткой. — Это я для нашей Галинки… Весной-то ее, наверно, отпустят к нам, надо же создавать условия.
Мика сдержался, хотя и позавидовал. А Сандрик как заревет:
— И мне такую! И я хочу условия! — И так разбушевался, что насилу уняла его Марфа.
А Мика, скрывая свою обиду на мать, которая никогда их не баловала отдельными кроватями, сказал ему:
— Ну и чего реветь? Что, мы маленькие, что ли? Мы и сами такие купить можем. Заработаем — вот и вся недолга! На собственные труды чего хочешь приобретем.
— Приобретем, — согласился, всхлипывая, Сандрик.
Мать долго вздыхала на своей кровати, слушая их шепот на печке, и думала про себя:
«Ах вы, сынки мои, ростом малы, да умом мудры!»
ГОРЕ
Горе пришло тихим весенним вечером, когда все колхозники готовились на покой после трудового дня. И принесла его длинноногая Светлана «А я знаю». Как она ни старалась сберечь людей от дурных вестей, обманул ее веселый треугольник с пометкой: «Действующая армия». Вручила она его семье ушедшего на войну старшего конюха Степана Терентьева, не зная, что в нем таится. Похоронку в квадратном конверте она бы не прозевала.
В этом письме дядя Степан сообщал из полевого госпиталя своим близким, что сам он жив и почти здоров, отделался испугом и легкой царапиной, а вот товарищ его, любимый и боевой друг Григорий Учайкин, «приказал долго жить». Сам он видел как подкинуло его в воздух взрывом той мины, которая и его, Степана, слегка поранила. И упал Григорий бедняга, вниз лицом в мутную воду, и унесла его река… во вражескую сторону.
Степан просил свою жену, Марью, передать это несчастной Марфе как-нибудь «поаккуратней» и помочь ей пережить горе.