Новая русская
Шрифт:
— Вас Леша зовут? — спросил он.
— Да, — ответил Лелек.
— А вашего брата Боря?
— Да…
— Вы девушек заказывали?
— Нет, — ответил Лелек. — Но вы уже второй за сегодняшний вечер приезжаете и предлагаете мне воспользоваться их услугами. Может быть, цену сбросите?
Молодой человек снисходительно усмехнулся.
— Значит, вы не звонили? — уточнил он.
— Нет.
— Странно, а имена у меня записаны правильно…
В этот момент по лестнице поднялся еще один мужчина и, поискав глазами дверь и оглядев Кузьминчука и усатого подозрительным
— Скажите, Лешу с Борей как мне найти?
— Я Леша, — ответил Лелек. — А что?
— Девочек заказывали?
Глаза Лелека округлились, и он почувствовал, что у него медленно начинает съезжать на сторону крыша. Из глубины квартиры показался Саша Каменный. Он подошел к двери и тихо поинтересовался, в чем причина сбора.
— О, Санек! — неожиданно обратил на него внимание Кузьминчук. — Это, может, ты у нас здесь куролесишь, а? Ты звонил…
Тем временем двое конкурентов стали выяснять отношения на лестничной клетке. Они представились друг другу и вежливо осведомились, кто на кого работает. Потом они пришли к обоюдному согласию по поводу того, что заказ либо «дохлый», либо «липовый» и что вообще надо, видимо, отсюда сваливать.
И вдруг они заметили, что на третий этаж с трудом поднимается еще один, старый, известный в городе сутенер по прозвищу Евнух или Изнуритель Лошадей. Это был очень громоздкий — и в ширину, и в длину — опухший от работы и пьянства человек. Несмотря на то, что в принципе был он очень миролюбив, клиенты, завидя его огромную тушу, предпочитали по спорным вопросам с ним не связываться. Для проституток он был удобен своей сексуальной индифферентностью и спокойным нравом.
— Можешь дальше не идти, — махнули ему рукой двое, находившиеся на площадке. — Здесь туфта.
Евнух недоверчиво выпятил свою челюсть и посмотрел на коллег злым и колючим взглядом.
— Здравствуйте, полиция нравов вас беспокоит, — раздался с нижней лестничной площадки голос, дышавший официальной вежливостью. — Документы ваши, пожалуйста…
— А вот это уже не туфта, — произнес усатый. — Кажется, мы влипли.
На площадке третьего этажа показались двое: крепкий парень с лицом положительного героя какой-нибудь советской киноленты про милицию и дама неопределенного возраста в очках с собранным назад хвостиком крашеных блондинистых волос.
Трое сутенеров, собравшиеся здесь вместе, будто глупые рыбы в сетке, как по команде с ненавистью посмотрели на Лелека. От последних событий его удивление возросло еще более, но прибавился и интерес. Все-таки подобное можно увидеть не каждый день, да и сама комедийная фабула событий была близка по духу ценителю юмора Алексею Кузьминчуку.
Он абсолютно проигнорировал яростные взгляды, исходившие от сутенеров, и сосредоточился на личностях представителей полиции нравов.
Саша Каменный, в отличие от шустрого Кузьминчука, долго размышлял по поводу происходящего. Он не совсем отошел еще после очередного косячка, забитого им в обед для расслабления. Период живости и здорового пофигизма уже прошел, наступила слабость, повлекшая за собой заторможенные реакции.
Услышав голоса
— Кузьминчук Алексей Николаевич и Кузьминчук Борис Николаевич здесь проживают? — осведомился полицейский в штатском, по привычке потянувшись рукой к простоволосой голове.
— Здесь, здесь! — неожиданно воспрял духом Каменный, решивший, что сейчас его врагов настигнет злая участь в виде полиции нравов. — Вот этот — Алексей, а брат его Борис там, в комнате.
— Очень хорошо, — констатировал полицейский. — Спасибо за сигнал, проедемте с нами в отделение для дачи свидетельских показаний. И брата своего прихватите…
— Какие показания? — взбеленился Лелек. — Что за фигня у нас тут происходит на ночь глядя?!
— Но ведь это же вы нам звонили, — улыбнулся полицейский.
— Никуда я не звонил! — продолжал отпираться Лелек. — Это вот, наверное, Санек решил пошутить…
— Санек?! — Каменный изобразил на своем лице двузначную степень оскорбленности. — Да это только у вас в комнате один телефон на всю квартиру! Откуда бы я позвонил-то?
Сутенеры понимающе переглянулись и своими яростными взглядами повторно вынесли приговор Кузьминчуку.
Разговор, который своей тональностью развивался по нарастающей, привлек внимание остальных обитателей этажа. К двери подошли Лариса и ее напарница по кофепитию Дебрева, а из-за железной двери напротив выглянула большая носатая физиономия «нового русского». Доселе сидевшая без звука в своей комнате Маша Соколова также решилась показаться на свет Божий. Она сначала прошла на кухню, а спустя минуту, смущенно пряча глаза, попыталась протиснуться между спорящими Каменным и Лелеком.
— Извините, пожалуйста, разрешите пройти, мне пора ехать к тете, — тонким голоском сказала она.
— Лучше бы ты поехала к дяде, желательно незнакомому, чтобы уму-разуму тебя поучил в темноте, — не удержался от хамства Кузьминчук.
Маша Соколова подняла на металлиста серые печальные глаза и неожиданно врезала ему затрещину. Кузьминчук, не ожидавший от этой тихони подобной прыти, застыл на месте как вкопанный. Но уже секунду спустя пришел в себя и возмущенно спросил:
— А если вот я тебя сейчас укатаю со всей силы, тебе что, приятно будет, да?..
И, не дождавшись ответа от Маши, которая вроде как бы сама испугалась того, что совершила, добавил:
— А, ладно, чего на дур обижаться! У тебя даже когда гадость захочешь кому-нибудь сделать, все равно выйдет смешно.
В события вмешался полицейский, который удовлетворенно заявил:
— Ну вот, теперь и оскорбление приписать можно… Собирайся, Кузьминчук, и брата прихвати.
Лелек, мгновение подумав, зло развернулся и пошел в комнату. Спустя минуту оттуда развязной походкой вышел Болек, всем своим видом намекавший на то, что подчиняется произволу, став жертвой не зависящих от него внешних обстоятельств. Проходя мимо представителя полиции нравов и равнодушно осмотрев его, он хмыкнул и, засунув руки в карманы, присвистывая, стал спускаться по лестнице.