Новая Земля
Шрифт:
Когда в Крестах начал знакомиться с делом, я дело невнимательно читал и для суда ничего не записывал, занимался тем, что придумывал себе эпитафии, я хотел умереть, рассчитывал придумать необычную, хлесткую, пронзительную эпитафию, и Господь смилостивится, освободит от тела и забот, или дьяволу эпитафия понравится, он пошлет чертей, и они схватят когтями мою душу.
После бесед с Сипой понял, какой я дурак раньше был. Загробный мир переполнен. Не нужен я ни Господу, ни дьяволу, ни их слугам. Оставили бы люди в покое, и не нужен тогда я никому ни в каком мире. Рогозом хочу качаться на болоте вместе с любимыми лилиями, самой малости прошу, похороните на Южном кладбище в Петербурге. Но не похоронят,
Пропали календарики, и письма пропали. От прошлой жизни осталась фотография и календарик на 2013-й год, больше ничего. Мне разрешили брать из камеры фотографию и один календарик — каждый раз, когда камеру освобождал к досмотру, и на прогулку тоже. Замнач по режиму разрешил, такое у меня в Белом Лебеде было послабление. Как-то раз у стены в глазах потемнело, давление поднялось, я вздрогнул, качнулся, руку опустил, дежурный дубинкой по спине оттянул, пригрозил, если еще раз вот так, он фотографию порвет. Испугался он, что я руку опустил, минутная слабость, потом стыдно стало, вот и сказал глупость. Нет такого дежурного, чтобы фотографию нарочно порвал. Даже Витамин не порвал бы. Кому хочется, чтоб ему нос откусили, никому не хочется, все Хоботкова помнят.
На запасных путях за складами нас дожидались вагонзаки, и не меньше роты спецназовцев ФСИН в камуфляже и масках, и милиционеры местные или контрактники ВВ, в сумерках не разобрать.
— Этап, сесть! Сели, команда была!
Мы сели на корточки, руки за спиной.
Маски были повсюду. Во ФСИН каждый отряд имеет хищное название: «Барс», «Рысь», «Медведь», «Соболь». Сами себя они называют рексы, не знаю почему, может быть, по кличке собачьей. Они представляют себя овчарками или ротвейлерами: догонят, набросятся, вцепятся зубами и до смерти не отпустят. Или от аббревиатуры PC, РКС они РэКСы, возможная этимология: российский спецназ — PC или ЭРЭС, РЭС, Российский Крутой Спецназ — ЭРКАЭС, РЭКАЭС, РЭКС, РЕКС. Или еще проще. Сперва в голове у кого-нибудь вертелась собачья кличка, потом ее стали по буквам расшифровывать. В тюрьмах принято татуировочные аббревиатуры расшифровывать, арестантам нравится такая игра, на коже выколото одно, а подразумевается другое: БАРС — бей актив режь сук, ВИНО — вернись и навсегда останься, ЛОРД — легавым отомстят родные дети или люблю один родимый дом, ПИНГВИН — прости и не грусти виноватого искать не надо, ТИГР — тюрьма — игрушка, СТОН — с тобой одни несчастья, РУБИН — разлука близка и неизбежна, СЕНТЯБРЬ — скажи если нужно то я буду рядом. Но у блатных каждая буква расшифровывается, а у РЕКСов на гласную ни одного прилагательного не могу придумать подходящего, Ебучий разве что. Российский Ебучий Крутой Спецназ.
Первые из рексов, кого я увидел, смеялись, но не над нами. Над кем, над чем? Ну мало ли, весело им, вот и смеялись. Когда ехал этапом из Петербурга в Соликамск, на вокзале в Казани менты — то ли гаишники, то ли из службы спецсопровождения, стояли возле мотоциклов и смеялись над своим товарищем, который задом наперед надел шлем и каким-то образом сумел застегнуться. Что смешного в задом наперед надетом шлеме? Ну если бы товарищ на мотоцикл первый раз сел и от страха шлем надел задом наперед, тогда можно посмеяться. Но смеяться над человеком из-за того, что он по рассеянности шлем задом наперед надел? Да за такой смех надо морды бить до крови. Вы будете смеяться над шлемом, задом наперед надетым? Не будете. И я не буду. А менты в Казани смеялись.
И сейчас на вокзале в Соликамске смеются рексы из пермского областного отряда, или прикомандированные из центра, или сводные какие-нибудь. Они смеются, а я сижу на корточках, дрожу от холода, не могу голову наклонить, потому что дождь хлещет, если за воротник попадет, будет холоднее. Тапки промокли, подошва сломалась еще в Белом Лебеде на лестнице.
От штабеля старых шпал пахло креозотом. Хороший запах — забытый, приятный. И звуки приятные будоражат, не засну сегодня, людей бы увидеть, но это вряд ли, двойное оцепление, людей не подпустят.
В вагонзак набили по 12 человек в камеру. Я зашел предпоследним, занял место посередине. Якут подвинулся — вот так встреча, узнал меня, а я его по имени назвал, он удивился, какая память хорошая, месяц назад его избили в изоляторе, и он теперь имен совсем не помнит никаких и простые слова забывает.
Ночью увезли из Соликамска. Вагонзаки не отстаивали в тупиках, подцепили к маневровому тепловозу, продернули туда-сюда по путям, повесили на хвост проходящему поезду. Час крутили, не дольше, и поезд скорость набрал, колеса застучали, опять комок в горле клокочет и слезы.
Утром подъем не орали, скомандовали вывод на оправку.
Курильщики попросили сигареты. Дали им сигареты. Принесли воду, хлеб, по буханке на троих, и слипшуюся комками соленую мойву. Мойва успокоила, обычный этапный завтрак, жрать нельзя, но это знак нам, что этап самый обычный, хоть и везут полосатых. Внезапную щедрость конвоиров я объяснил тем, что сигареты положены в компенсацию за оставленные в камерах вещи.
День молча ехали, не хотелось говорить.
К ночи успокоились, ожили.
Когда проезжали Пермь, многие поняли, что это Пермь. Но за Пермью не могли понять, куда едем.
Через сутки слух прошел, что в Котласе остановка, кто-то услышал вокзальное объявление. Окна конвой всю дорогу не открывал, даже на несколько сантиметров, закрыты мы были наглухо, вольная жизнь лишь изредка доносилась неразборчивыми звуками. В Котласе ждали ночь, вагонзаки от поезда отцепили, маневровый тепловоз загнали отстаиваться, наутро покрутились, снова сцепка, дальше поехали.
Еще через сутки поняли, что не в Котласе стояли, ошиблись, послышалось.
Гадали, на Инту везут или на Вологду, те, кто бывал и там и там, спорили, где легче, в Вологде или Инте. А где эта Инта? Республика Коми, шесть часов поездом от Воркуты. В Инте холоднее, в Вологде конвой знаменитый. И ладно б, дураки, про сортировку спорили, а то всерьез обсуждали, в каком лесу жить будут. Не нужны мы Вологде, если Соликамску не нужны. И в Инте нас не оставят. В лучшем случае на Печору потащат, в шахте запрут на глубине, или вездеходами в тундру от людей подальше, в середину комариного болота, на зыбкий остров посреди бездонной топи, на острове ограда под высоковольтным напряжением, внешнюю охрану и надзирателей привозят вахтами по 12 часов на вертолетах, а продукты доставляют зимой по льду на целый год, и они хранятся в подземном погребе. По 3-му кругу гадали одно и то же, ничего нового придумать не могли.
А в расконвой уже не верил никто.
Говорили, что и раньше не верили, но врали.
Я спросил, обещал майор кому-нибудь хорошую новость. Оказалось, да, обещал, но не всем.
Якуту майор сказал, что Комиссия по помилованию изучила его дело, изменить условия содержания ранее отбытия 10 лет на тюремном режиме не представляется возможным, но благодаря обществу поддержки пенитенциарных учреждений он сможет участвовать в эксперименте ООН по расконвоированию осужденных. Якуту никогда не предлагали экспериментов, он ездил на моторке по реке Чоне и убивал геологов, вахтовиков и туристов, чтобы они не губили ранимую северную природу, ну и грабил их, а женщин и некоторых мужчин насиловал. Якуту майор не понравился, хитрый очень. И слово «пенитенциарных» он не понял, но почему-то запомнил, хотя многое забыл, врача не вспомнил, например, сказал, не спрашивал у него врач ничего, не было врача, один майор с ним разговаривал. Когда дубинкой по голове бьют, руку не сдерживая, многое забывается.