Новая земля
Шрифт:
Адвокатъ чокнулся пивомъ.
"Я жду здсь свою жену", сказалъ Паульсбергъ. "Она пошла къ Олэ Генрихсенъ, чтобъ занять у него 100 кронъ. Говорятъ о голод въ Россіи, а между тмъ… нтъ, впрочемъ по настоящему я никогда еще ни голодалъ, не могу этого сказать".
Мильде обратился къ Гольдевину, сидвшему около него, и сказалъ:
"Нужно, чтобы вы тамъ, въ деревн, знали, какъ Норвегія относится къ своимъ великимъ людямъ".
Гольдевинъ опять обвелъ взглядомъ своихъ собесдниковъ.
"Да", сказалъ онъ, "это грустно". И сейчасъ же прибавилъ: "но
"Да, но чортъ возьми, вдь есть же разница между крестьянами и геніями? Ну да, такъ чего же вы хотите?"
"Тамъ, въ деревн, придерживаются того общаго закона, что тотъ, кто не можетъ приноровиться къ жизни, погибаетъ", сказалъ, наконецъ, Гольдевинъ. "Такъ, напр., тамъ не женятся, если не имютъ на это средствъ. И считается позорнымъ длать это безъ денегъ и потомъ становиться другимъ въ тягость".
Теперь вс посмотрли на лысаго человка, даже самъ Паульсбергъ взялся за пенснэ, висвшее у него на шнурк, посмотрлъ на него и шепнулъ:
"Что это за феноменъ такой?"
Это выраженіе всхъ разсмшило. Паульсбергъ спросилъ, что это за феноменъ; феноменъ, ха-ха-ха. Очень рдко случалось, чтобы Паульсбергъ такъ много говорилъ за разъ. Гольдевинъ имлъ видъ, какъ-будто онъ ничего не сказалъ; онъ и не смялся. Наступила пауза.
Паульсбергъ посмотрлъ въ окно, покачался на стул и пробормоталъ:
"Уфъ! я совсмъ не могу работать. Этотъ солнечный свтъ сыгралъ со мной плохую шутку, помшалъ работать. Я какъ разъ долженъ былъ подробно описывать дождливую погоду, суровую, холодную обстановку. И вотъ теперь я съ мста не могу сдвинуться", и онъ сталъ ворчать на погоду.
Адвокатъ неосторожно замтилъ:
"Ну тогда пишите про солнце".
Паульсбергъ высказалъ недавно мнніе въ мастерской Мильде, что адвокатъ съ нкотораго времени сталъ зазнаваться. Онъ былъ правъ, адвокатъ очень часто умничалъ. Ему оказали бы услугу, если бы кто-нибудь осадилъ его.
"Ты разсуждаешь по мр своего пониманія", сказалъ сердито журналистъ.
Этотъ намекъ Гранде снесъ спокойно и ничего не отвтилъ. Но вскор посл этого поднялся и застегнулъ сюртукъ.
"По всей вроятности, никому изъ васъ не по дорог со мной?" спросилъ онъ, чтобы скрытъ свое смущеніе. А такъ какъ никто не отвчалъ, онъ заплатилъ, простился и вышелъ.
Заказали еще пива. Наконецъ, пришла фру Паульсбергъ, а вмст съ ней Олэ Генрихсенъ съ невстой. Гольдевинъ вдругъ слъ, какъ можно дальше, такъ что онъ очутился у другого стола.
"Мы должны были проводить твою жену", — сказалъ Олэ Генрихсенъ добродушно и смясь, "иначе это было бы нелюбезно". И онъ ударилъ Паульсберга до плечу.
Фрекэнъ Агата радостно вскрикнула и сейчасъ же подошла къ Гольдевину, которому она протянула руку. Но гд же онъ остановился? Она все высматривала его на улиц и каждый Божій день говорила о немъ съ Олэ. Она понять не можетъ, отчего его такъ рдко видно? Теперь она опять получила письмо изъ дому, гд вс ему кланяются. Отчего же онъ вдругъ
Гольдевинъ отвчалъ, заикаясь: — вдь ему; безконечно много нужно видть, — выставки, музеи, Тиволи, Стортингъ, нужно газеты почитать, послушать ту, другую лекцію, отыскать старыхъ знакомыхъ. И, кром того, не нужно же мшать обрученной парочк.
Гольдевинъ добродушно разсмялся. Его ротъ немного дрожалъ, и онъ говорилъ съ опущенной головой.
Олэ также подошелъ къ нему и поклонился; отъ него онъ выслушалъ т же упреки и такъ же извинился. — Да, завтра онъ придетъ непремнно, онъ давно собирался, но, можетъ бытъ, завтра будетъ неудобно?
Неудобно? Ему? Что такое съ нимъ?
Но тутъ было принесено свжее пиво и вс стали говорить вмст. Фру Паульсбергъ положила ногу на ногу и взяла стаканъ всей рукой, какъ она обыкновенно это длала. Журналистъ тотчасъ же занялся ею. Олэ продолжалъ говорить съ Гольдевиномъ.
"Вамъ нравится здсь въ кафэ? Не правда ли? Все интересные люди. Вотъ сидитъ Ларсъ Паульсбергъ, вы его знаете?"
"О да, я думаю. Это третій изъ нашихъ писателей, которыхъ я вижу. Что касается меня, то они не производятъ на меня поражающаго впечатлнія, ни одинъ изъ нихъ".
"Нтъ? Ахъ, дло въ томъ, что вы ихъ хорошо не знаете".
"Нтъ, но я знаю; то, что они написали; мн кажется, что они не стоятъ на одинаковой высот. Ну, впрочемъ, можетъ бытъ, я ошибаюсь. Отъ Паульсберга даже духами пахнетъ".
"Неужели? Это его странность. Такимъ людямъ надо же прощать ихъ маленькія слабости".
"Но они относятся съ большимъ уваженіемъ другъ къ другу", продолжалъ Гольдевинъ, не обращая вниманія на то, что ему отвтили. "Они говорятъ обо всемъ, положительно обо всемъ".
"Да, не правда ли? Удивительно!"
"Ну, какъ ваши дла?"
"Да такъ, день за днемъ, понемножку. Мы только-что завели небольшія торговыя сношенія съ Бразиліей, и я надюсь, что это пойдетъ хорошо. Да, правда, вдь я вспоминаю, что вы интересуетесь нашимъ дломъ. Вотъ, когда завтра вы придете, тогда увидите; я вамъ кое-что покажу; мы отправимся втроемъ, вы, Агата и я. Трое старыхъ знакомыхъ".
"Большое спасибо, это будетъ очень мило".
"Мн показалось, что вы меня назвали?" спросила Агата и присоединилась къ нимъ. "Я совершенно ясно слышала мое имя, — что ты тутъ наговариваешь на меня, Олэ?.. Я тоже хочу поговорить немного съ Гольдевиномъ; ты уже долго здсь сидишь".
При этомъ она взяла стулъ Олэ и сла.
"Поврьте мн, дома все время спрашиваютъ про васъ. Мама проситъ меня посмотрть, какъ вы устроились въ отел, все ли у васъ есть, что нужно. Но каждый разъ, какъ я заходила въ отель, васъ тамъ не было; вчера я была тамъ даже два раза".
Опять у Гольдевина задрожалъ ротъ и, уставившись въ землю, онъ сказалъ:
"Зачмъ это, моя милая… къ чему вы тратите время на меня. Вы не должны безпокоиться, мн очень хорошо въ отел… И вамъ вдь тоже здсь очень хорошо, не правда ли? Впрочемъ, объ этомъ васъ даже не нужно спрашивать".