Новая жизнь 3
Шрифт:
— Это так не делается — возражает мне Кимико: — у меня договор. Контракт. Я обязана делать все, что прикажут. Иначе меня уволят, да еще и миллионные штрафы повесят. Ты знаешь, что такое долговая тюрьма? Или вон, якудза отдадут, заставят долг отрабатывать… или почку продать.
— Обалдеть — закатываю глаза я: — и эти люди запрещают мне ковыряться в носу. Я — школьник, госпожа Кимико. Школьник!
— И? Не собираюсь я тебя насиловать, если что!
— Я о том, что даже я знаю, что никаких долговых тюрем в Японии не существует! И о том, что вместо письменных трудовых договоров работодатели дают своим работникам Шугё-Кисоку, но эти самые правила — могут быть изменены в одностороннем порядке. У вас есть профсоюзы — они должны знать!
— Профсоюзы? — хмурит брови Кимико: — какие еще профсоюзы?
— А вот сейчас я так полагаю пришло время короткой вводной лекции —
— … ого — говорит Кимико и моргает: — ты многовато знаешь для школьника.
— Да, мне часто это говорят. — соглашаюсь я: — думаю, что тебе следует просто обратиться за помощью в свой профсоюз и …
— Нет у нас никаких профсоюзов. Я бы знала, если бы такое было… — говорит Кимико: — нету у нас такой штуковины! Вот что делать?
— Кажется у меня появилась мысль… — говорю я, думая о том, что хорошая страна Япония. Есть чем заняться.
Глава 29
Что такое на самом деле профсоюз? На самом деле профсоюз — это мафия. Профсоюзы никогда не были пачкой нежных барышень, профсоюзы это по сути банда организованных рэкетиров, которые не гнушаются ничем в достижении своей цели. История трейд-юнионов в Англии, Синдикатов во Франции и конечно же Советов в России — это история насилия, крови, пота и слез. Сами подумайте, вот накладно хозяину фабрики платить высокую цену за сырье, например — что он сделает? Правильно — купит в другом месте. И если к нему подойдут мускулистые ребята в кожаных куртках и попросят-предложат этого не делать, а покупать сырье у них — по завышенной цене, то мы назовем этих ребят бандитами. Заслуженно назовем. Но если владельцу бизнеса накладно платит высокую зарплату, и он решит уволить своих работников и нанять более дешевых (гастрабайтеров или работников невысокой квалификации), и к нему подойдут такие же парни и попросят этого не делать, по пути сломав ему ногу, повредив оборудование или заблокировав производство — то мы назовем этих ребят борцами за права трудящихся и профсоюзными деятелями.
В Советском Союзе профсоюзы были низведены до состояния организации, которая выбивает путевки и организует выезды на природу и новогодние мероприятия. Однако на самом деле профсоюз — это в большей степени мафия, чем сама мафия. До сих пор восемьдесят процентов грузовых перевозок в США контролируют профсоюзы. А методы действий профсоюзов с самой зари их деятельности и до сих пор — были на грани закона. Вот что такое стачка или забастовка? По сути групповое нарушение трудового контракта и, казалось бы, в договоре четко написано, что с такими вот делать — выгнать к чертям на улицу и новых нанять. Да только вдруг выясняется вдруг, что работяги не только на работу не вышли, но еще и ворота чем-то подперли и не пускают никого на фабрику — во избежание штрейхбрейкеров. А это снова нарушение закона, не так ли? Так ведь профсоюзы на этом не останавливаются. И по-хорошему от забастовки до коктейля имени Вячеслава Михайловича Молотова, брошенного в окно — один шаг.
Поэтому на самом деле профсоюзы — это семья. Место, где тебя будут отстаивать до последнего, последняя линия обороны простых людей. Где неважно, насколько выгодно или рационально быть принципиальным, где никто не пойдет на компромиссы, если кого-то из семьи обидели несправедливо. Все, что есть у таких профсоюзов — это репутация. Репутация организации, с которой лучше не связываться, лучше
Потому, профсоюз — это общность, коммуна, это культ. Культ справедливости и защиты сирых, убогих и обездоленных. Именно на этих принципах когда-то красная идея смогла захватить шестую часть суши, простые идеалы, которые были опорочены исполнителями. Фактически это была своего рода религия, мощная идеология справедливости.
Итого — то, что мне надо. Мне нужна власть, мне нужны ресурсы, мне нужны люди. Я не получу всего этого просто так — чтобы люди дали тебе что-то — ты должен предложить что-то взамен. И сейчас у меня есть уникальная возможность сделать это — пользуясь возможностями телевиденья, пользуясь едва появившимися связями и своими навыками, и умениями, которые остались мне из прошлой жизни. Ну и что, что петь не умею — я же зануда! У меня есть магическое свойство зануды — я умею быстро обучаться! Быстро читаю, хорошо запоминаю, моментально могу применить. С точки зрения юридической, правовой — моя позиция вообще будет безупречна. Конечно, здесь есть много подводных камней с точки зрения «теневых» законов — тут и кланы якудза, которые могут (и я привык считать, что если могут — то однозначно так и делают) — прикрывать «крышевать» такие вот студии. И сами студии, которым такой вот профсоюз будет как ножом по горлу. И много чего еще. Однако, профсоюзы как раз в таких вот условиях и поднимались — через кровь и пот, через все эти избиения железными прутами и бейсбольными битами в подворотнях, через заточку под ребро, через коктейль Молотова в окно, все это — и есть питательная среда профсоюза. К актерам и актрисам этой индустрии относятся как к собакам, а значит у меня есть ненависть и желание изменить это. Как только эти люди поймут что они могут, как только ими будет одержана первая победа, как только они почувствуют кровь — все перевернется. Такие люди как они — уже отверженные, уже отчаявшиеся, им уже нечего терять. А самые опасные люди на земле — это те, кому нечего терять. Кроме того, я полагаю, что одного случая расправы деятелей профсоюза над бывшим работодателем будет более чем достаточно — женщины могут быть очень жестоки и изобретательны.
Итак — у меня есть мой стог сена, уже облитый бензином. Осталось только поднести спичку. И, конечно, у меня нет никаких гарантий что меня или кого-то из моих последователей не ударят трубой по затылку, не пырнут ножом в подворотне, не растворят в азотной кислоте и не наденут «бетонные башмаки». Но… как там у Бернса — «в полях войны, среди мечей видал я смерть не раз, но не дрожал я перед ней, не дрогну и сейчас!». Более того — это жутко весело! Наконец я проснулся. Наконец я снова могу играть в жизнь. Дергать тигра за усы. Оседлать волну. Опустить руки на ринге, вызывая на обмен ударами.
Я чувствую, как на моем лице появляется та самая улыбка. Здравствуй, Зверь. Кто тут хотел поиграть? Не хотели? А придется…
— Что ты могла бы сделать ради своей мечты? — спрашиваю я у сидящей рядом Кимико и она недоуменно моргает.
— Ну… многое. Могу много чего сделать — отвечает она: — а что?
— Видишь, у этого вопроса есть правильный ответ — говорю я, чувствуя, как улыбка Зверя играет у меня на лице: — и звучит он так — что ты могла бы сделать ради своей мечты? Ответ — все.
— Ээ… — колеблется она, не зная, что сказать.
— Если это на самом деле твоя мечта, то ничего не жаль. Ни времени, ни сил, ни здоровья и даже своей жизни. У тебя копия твоего договора есть?
— Нету никакой копии — честно признается Кимико: — он был вроде, я что-то подписывала же… но нету у меня ничего…
— Как я и думал. Что же… — в голове пробегают варианты, способы, методы, тактика и стратегия, подсчет ресурсов.
— Нам нужна Легенда — говорю я и чешу себе затылок, стимулируя нейроны к работе: — это очень хорошо, что мы на телевиденье сейчас. С одной стороны — неудобно, а с другой — очень хорошо. Мне нужно поговорить с Шикой. И с Кумой. И с Сомчаем. И с … много с кем. У тебя есть лист бумаги и ручка? Карандаш?