Новая жизнь
Шрифт:
— Собери ангелов, — сказал я своей трехлетней дочери. — Пойдем на вокзал смотреть поезда.
— А карамельки купим?
Я взял дочку на руки, мы пошли на кухню, где пахло стиральным порошком и чем-то жареным, сказать ее матери, что пойдем смотреть на поезда. Она мыла посуду, подняла голову и улыбнулась нам.
Мне было приятно идти пешком на вокзал в прохладном весеннем воздухе, с дочкой на руках. Я с радостью подумал о том, что, когда мы вернемся домой, я буду смотреть по телевизору футбол, а потом мы с женой посмотрим фильм из рубрики «Вечерний воскресный киносеанс». Кондитерская «Жизнь» завершила
Ровно в шестнадцать минут десятого «Южный экспресс» дал знать нам о себе сначала гулом медленного мотора откуда-то из глубин, как будто из самого сердца земли, а потом светом прожекторов локомотива, отражавшимся на стенах и стальных опорах моста; приближаясь к вокзалу, поезд, казалось, сбавил скорость и затих, но только для того, чтобы сразу опять взреветь неумолимым дизелем и, вздымая облако пыли и дыма, проехать мимо нас, двух маленьких смертных., обнявших друг друга. Внутри ярко освещенных вагонов, чуть тише, с более терпимым гулом, перестукивавшихся вслед за локомотивом, мы увидели пассажиров, откинувшихся в креслах, прислонившихся к окнам, вешавших пальто, разговаривавших между собой и куривших; все они, совершенно не замечая нас, в мгновение ока проскользнули мимо. Мы стояли в тишине, чувствуя легкий порыв ветра, оставленного поездом, и долго смотрели на красный огонек последнего вагона.
— Ты знаешь, куда идет этот поезд? — внезапно спросил я у дочки.
— Куда идет этот поезд?
— Сначала в Измит, потом в Биледжик.
— А потом?
— Потом в Эскишехир. Потом в Анкару.
— А дальше?
— Дальше в Кайсери, в Сивас, в Малатью.
— А потом? — так же весело, будто играя со мной в игру, повторила моя девочка со светло-каштановыми волосами, продолжая смотреть на смутно видневшиеся красные огни, как на какую-то сказочную тайну.
И ее отец вспомнил собственное детство, проговаривая названия каждой станции, которую вспомнил, а потом и те названия, которые вспомнить сразу не мог.
Кажется, мне было одиннадцать или двенадцать лет. Однажды вечером мы пошли с отцом к дяде Рыфкы. Пока отец с дядей Рыфкы играли в нарды, я, с курабье во рту, полученным от тети Ратибе, посмотрел на канарейку в клетке, стукнул пару раз по стеклу барометра, пользоваться которым не научился до сих пор, и, вынув один из старых журналов на полке, погрузился в историю Петрева и Питера, как вдруг дядя Рыфкы подозвал меня к себе и стал задавать вопросы, которые задавал всегда, когда я приходил.
— Перечисли станции между Йолчаты и Курталаном!
— Йолчаты, Улуова, Кюрк, Сивридже, Гезин, Маден, — начинал я, безошибочно перечисляя все станции.
— А между Амасьей и Сивасом?
Я без запинки перечислял, потому что выучил наизусть расписание. Дядя Рыфкы говорил, что расписание должен знать наизусть каждый образованный турецкий ребенок.
— Почему поезд, отправившийся из Кютахьи, чтобы попасть в Ушак, должен пройти Афьон?
Ответ на этот вопрос я знал не из расписания, а от дяди Рыфкы:
— Оттого, что государство, к сожалению, отказалось от политики строительства
— И последний вопрос, — сказал дядя Рыфкы, сияя глазами, — Мы едем из Четинкайя в Малатью.
— Четинкай, Демириз, Акгедик, Улугюней, Хасан Челеби, Хекимхан, Кесик-кёпрю… — начал я перечислять, но застрял на названии следующей станции и замолчал.
— А потом?
Я молчал. Отец смотрел то на игральные кости в руке, то на фишки на игральной доске и пытался найти выход из неудачной партии.
— А что после Кесик-кёпрю?
Канарейка в клетке что-то просвиристела.
— Хекимхан, Кесих-кёпрю, — начал я, надеясь, что вспомню, но следующее название все никак не приходило в голову.
— А потом?
Потом наступило долгое молчание, Я думал, что заплачу, как вдруг дядя Рыфкы сказал:
— Ратибе, ну-ка дай ему карамельку. Может, вспомнит.
Тетя Ратибе принесла конфеты и дала мне. Как и предполагал дядя Рыфкы, как только я бросил в рот карамельку, я сразу вспомнил станцию, следующую за Кесик-кёпрю.
Двадцать три года спустя наш рассеянный Осман, глядя на красные огни последнего вагона, держал на руках свою хорошенькую дочку и все никак не мог вспомнить название той же самой станции. Но я долго заставлял себя вспомнить, пытаясь расшевелить, подогнать дремавшие ассоциации, заставить их работать, и сказал сам себе: какое совпадение!
1. Поезд, проехавший сейчас мимо нас, завтра пройдет мимо той станции, название которой мне никак не вспомнить. 2. В тот раз тетя Ратибе дала мне конфеты в той же серебряной сахарнице, которую недавно подарила мне. 3. Во рту у моей дочки одна карамелька, а у меня в руке — сто граммов.
Милый читатель, мне было так приятно, что память застопорилась там, где этим весенним вечером мое прошлое и будущее пересеклись в точке, очень далекой от чего-либо, связанного со случаем, с несчастным случаем; я застыл там, где стоял, пытаясь вспомнить название станции.
— Собака, — произнесла через какое-то время дочка у меня на руках.
Грязная-прегрязная, невероятно грустная бездомная собака обнюхивала мне ноги, а от легкого ветерка смиренно спускавшийся на вокзал и кварталы вечер становился прохладнее. Скоро мы вернулись домой, но я не побежал сразу за серебряной сахарницей. Сначала я повозился с дочкой, а потом, уложив ее спать, сел с женой смотреть на поцелуи и убийства в фильме из рубрики «Воскресный киносеанс», затем жена ушла спать; и тогда я навел некоторый порядок на столе, разложив книги, ангелов и бумаги, и только после этого стал ждать с сильно бьющимся сердцем, когда воспоминания сгустятся и достигнут надлежащей консистенции.
А затем разочаровавшийся в жизни человек, жертва любви и книги, произнес: «Приходите, воспоминания!» И я взял в руки серебряную сахарницу. Мое движение чем-то отдаленно напоминало жест актера провинциального театра, когда он берет череп какого-нибудь бедняги, изображающий череп Бедного Йорика, но если говорить о том, принесло ли это движение результат, то жест не был неверным. Какой все-таки податливой может быть загадка по имени Память: я сразу же вспомнил.
Те мои читатели, кто верит в случайность и судьбу, а также те, кто верит, что дядя Рыфкы не доверил бы дело судьбе и случаю, уже, наверное, догадались, что название станции было Виран-Баг.