Новая журналистика и Антология новой журналистики
Шрифт:
СИДИ, СКОТИНА! ОНИ ВООБРАЗИЛИ, ЧТО ТЫ У НИХ В КАРМАНЕ, УЖЕ НЕДЕЛЮ УВЕРЕНЫ. А ЕЩЕ ВООБРАЖАЮТ, ЧТО ТЫ СВЯЗАН СО ВСЕЙ КОНТРАБАНДОЙ ЛСД ИЗ МЕКСИКИ, И ВЫЖИДАЮТ… ЧТОБ СЛОВИТЬ, ТАК СЛОВИТЬ!.. КАК ЛИРИ. СКОЛЬКО ОНИ ЕГО ПАСЛИ? КУЧУ ВРЕМЕНИ, ЛЕТ ТРИДЦАТЬ. ТАКОЙ УЛОВ! ДОКТОР ГАРВАРДА ПРИ ТРАВКЕ! ВО КАК ИМ ХОЧЕТСЯ ВСЮ ЛАВОЧКУ ПРИКРЫТЬ… ТАКУЮ СТРАШНУЮ ОПАСНОСТЬ ЧУЮТ… ДА ВЕРНО, ВЕРНО, ЕСТЬ ОПАСНОСТЬ. ПРАВЫ ОНИ, ХОТЬ САМИ ТОГО НЕ ВЕДАЮТ. ВООБРАЖАЮТ ЧУШЬ, А СУТИ ПСИХОДЕЛИЧЕСКОЙ УГРОЗЫ НЕ ЧУЮТ.
ШУМ ВНИЗУ!
ОНИ?
30 СЕКУНД?
…а может, Черная Мария… чего-нибудь пожевать, еще чего для маскировки… Стив Лэм, сладкоречивый репортер ползучий…
БЕГИ, ДУБИНА!
…ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш… тихая тайна, размытая улыбка на лице Черной Марии…
Ррррррррррррреви, моторр… рррви отсюда… А как бы могло быть тихо-мирно в этой восьмидесятибаксовой лачуге… он да Торчок, да Черная Мария млеет. Небесно-голубой рай бухты Бандариас в Пуэрто-Вальярта,
Ну, до Мексики-то добраться — раз плюнуть. С Бойзом все было просто. Бойз уже был в курсе. В Лос-Анджелесе подхватили Торчка да Джима Фиша и на границу, в Тихуану. Таможня — фигня, не проблема. Здоровый козырек бетонный… козырище! Десяток будок рядком, а то и больше даже. И машины, машины, очередь железа из Сан-Диего и севернее дуют к югу. Зеленый пластик да бетон, как пригородные шоссе в Штатах. Кизи затихарился в старом фургоне Бойза, и проскочили границу, даже пульс почти не ускорился. Настроение взлетело в космос, пошли деньгами сорить, купили автостерео да всякую дрянь к нему, рекордер и кассеты.
Следующая морока с визами. Задержка немалая. В Тихуану лучше за визой для Кизи не соваться, Тихуана ведь, почитай, огузок Калифорнии, окраинные трущобы Сан-Диего. Они там очень даже могут в курсе оказаться.
— Дуем до Сонойты, ребята, — решает Бойз. — Уж там-то им начхать. Пара зеленых бумажек — и они на все глаза закроют.
Сонойта — к востоку от Тихуаны, южнее Аризоны. Кизи сует свое липовое удостоверение — и ничего, сошло. Сбежал! Надолго и всерьез.
Потом к югу по так называемому «шоссе 2» и так называемому «шоссе 15», подпрыгивая и пробуксовывая в рыжей пылище, мимо тощих куриц и засохших куч дерьма, вздымая рыжий хвост, по Западной Мексике, через кучу городов и городков. Койотс, Каборка, Санта-Ана, Керобаби, Корнелио, Эль-Оазис, х-ха, Гермосильо, х-хо, Поситос-Касас, Сьенегито, Гуаимус, Камакстли, Миксоатль, Тлацольтеотль, Кецалькоатль, Кучачленсоватль, Какопосовокль, Уицлипоцли, Титькасикапока… Через шоссе Молочной Царицы на проселок Крысьей Королевы. В нарядах крысьих. Пополуактли, Тецкотль, Йаотль — рабья мелочь Титлакахуана; Очпаниицль, мрачный ангел-жрец на черном мотоцикле, белые подонки, серая групповуха… Конфетти из черепов и масок смерти, Западная Мексика — крысья сторонка… И ни граммульки живописных ишачков (четвероногих), платков цветастых, сомбреро, экранных арбузов рекламных, кувшинок громадных, перьев золотых, ресниц длиннющих, гребней фигурных, никаких тортильи-тако-батата-перца, уличных торговцев, тореро-мулета-оле-марьячи… ни тебе кувшинок здоровенных, ни крови далии, ни жести кан-тин, ни серапес, ни киношных черных мэрий с блестящими черными волосами и маленькими жаркими попками. Ничегошеньки от знакомой, старой и любимой нами по трехнедельной ходке экскурсионной Мексики. Одна дерьмово-коричневая пыль да вздувшиеся дохлые крысы вдоль обочины; козлы, коровы, ко-ко-курицы, задрав все четыре к солнцу и черепу Тецкатлипокана.
Кизи направлялся в блохастую безнадегу пустыни. Но Бойз смягчал обстановку. Бойз всегда все знает лучше. Сухой, узколицый, с ужаснейшим высоким голосом и акцентом Новой Англии, оказался на месте: здесь, сейчас и все знал.
Колымага сдохла в четырнадцатый раз.
— Спокойно, парень. Упремся в этот булыганчик… Так, парень… Снимаем колесо и латаем покрышку.
Еще прокол. Еще блохи, крысы, комары, впереди полнейшее ничто, как перспектива на картине сюрреалиста, но Бойз дает тебе понять, что эт-то все равно, здесь ли, где ли еще… Бойз похотливым взглядом раздевает улочки дохлого мексиканского захолустья с дохлыми цыплятами, как будто дует вдоль Бродвея и Норт-Бич; строит глазки смазливой мучаче, погоняющей десяток гладеньких телят…
25 СЕКУНД ОСТАЛОСЬ, КРЕТИН!
…и тянет: «Может, прихватить ее да трахнуть меж делом, парень?» — противным своим новоанглийским тенорком обыденно так, как будто предлагает: «Хотите колы, ребята?» Кизи смотрит на морщинистую физиономию и тонкие губы этого янки, сам выглядит ископаемым, только глаза блестят уверенно и живо. А Бойз в этот момент — истинный Проказник-Профи, квинтэссенция понятия, суть сангхи отныне и во веки веков, аминь.
В Гуаимусе, на берегу, Джим Фиш соскочил. Ранний приступ паранойи, Фишка? Влез в автобус и покатил обратно, в Штаты, оставив Кизи, Бойза, Торчка и весь инвентарь. Не впервой… Или ты в автобусе, или не в автобусе. Кизи духом не упал. Бойз сцементирует любую трещину. Этот чокнутый как дома здесь, в краях крысиных крысьих.
— Во, парень! — Бойз кивает на стройплощадку. — Видал? — Как будто хочет сказать: «Ну, чего еще от них ожидать?»
Куча народу пытается оштукатурить потолок помещения. Один пузан толчет лопатой в стиральном корыте кучу раствора. Другой тощий зачерпывает раствор мастерком и швыряет вверх, на потолок. Что-то прилипает к потолку, и трое или четверо трудолюбцев, примостившихся на корточках
И тут вся Мексика и вся мексиканская наша экспедиция.
— У них такая присказка: «Hay tiem… — Бойз резко выворачивает баранку, огибая внезапно возникшего посреди дороги продавца мороженого, — …po». Время терпит.
20 СЕКУНД, ИДИОТ! ВРЕМЯ НЕ ЖДЕТ!
Гуарача — воистину крысья обувка. Все путем. Мексика — крысиный рай. И не какая-ндь пародия — само совершенство! Перфекциум перфекциорум! Как если все крысьи прелести всех крысьих краев Америки, все заезжайки [131] , все парковки домиков-прицепов, все Королевы-Молочницы, все маркеты, супермаркеты, сукермаркеты, хипермаркеты, автомаркеты, все «Сансет-Стрипс», гигиенические фекальные баки, лавки сувениров, закусочные, придорожные мебельные сало-о-оны, монетные щели музыкальных автоматов в забегаловках, бетонные сортиры станций техобслуживания с пенной шапкой мочи в умывальниках, клозеты в дальних автобусах с брызгами блевотины на черной резине облицовки, военные лавки и в них членопротезные плавки, магазины для великанов с зелеными твиловыми рубахами и парными к ним штанами с баллоными задницами для чес-сных труженюков, восьмитысячные бунгало с раздвижными пластиковыми перегородками и сосунками, сопящими в складных пластиковых колыбельках, пластиковые пикниковые столы с присобаченными к ним сиденьями в столовых, сэндвичи-барбекю «Джонни Трот» в алюминиевой фольге с «фруктовой» газировкой в фольгированной картонке, алюминиевые шторы, алюминиевая обшивка фасадов, теплый кофе «включая…» в чашке при коричневатой лужице и сигаретном пепле в блюдечке, и черный повар, отскребающий добела свой горелый гриль, и никакого заказа, пока не закончит, и живые очереди в приемных страховых врачей с прилипшими к пластиковым стульям скромными уборщицами, боящимися встать, чтобы вы не узрели их пропревшего платья, клетчатые дорожные куртки от Сирса и парусиновые кепки с козырьками, пластиковые платья официанток, напоминающие молочные пакеты, крысьи кульки, крысья кола, крысьи сально-свинячьи сэндвичи с салатом, крысячьи сырбургеры, крысо-мотные крысбургеры — как будто вся эта крысятина со всех крысьих просторов Америки искала свой Ханаан, свой Край Обетованный, свой Из-ра-иль, и нашла его в Мексике. Здесь своя крысоидная эстетика. Па-адавляющая прелесть!
131
Имеются в виду заведения, где не надо отрывать зад от сиденья авто: кафе, кинотеатры, отделения банков и т. д.
Наконец Мацатлан, Масятланчик, первый нормальный туристский крысятник на западном берегу Мексики, ежели пилить из Штатов. Тут все рыбаки-рыболовы — Хемингуэи при море. Старушка Авенида-дель-Мар и бульвар Клауссен обсажены по белым стенам крысьими картинами крысьей рыбной охоты. Высокохудожественными. Над входами в гостиницы крысуются синие марлини. Гринго с непременными длинными утконосыми козырьками над самоварными мордами прибывают сюда толпами. Чтобы изловить своего непременного марлиня. Марьячи жарят вовсю, взахлеб, трубы чуть не лопаются. У Торчка возникает гениальная идея посетить пляжный бар «О’Брайен», откуда его однажды с треском вышибли тринадцать мексикосов. У Торчка ностальгическая страсть к посещению локусов давнишних дебошей. Еще он способен часами распространяться на тему своего страха перед акулами… и вот кровь струится из изуродованных обрубков ног, прекрасный подводный мир мутнеет… Наковырявшись в засохших коричневых корочках блошиных укусов до реальной красной крови, он встает и направляется в лазурную воду.
Влияние О’Брайена на паранойю — особая тема. Антракт в крысьем сценарии. Темно, как у… в…, мексиканский оркестр навостряет крысью экономность крысотуристов. Крысьи души побаиваются темного живописного кабака, чуя крысьим инстинктом, что антураж им дорого обойдется. Доллар за бульку, а то и поболе. Народу навалом. Головы, головы, головы… Стриженные под Иисуса Христа, «колокольные» и «ослиные», пончо серапе, платки серапе, нажопники серапе, тут мандала, там мандала… Из Штатов головы, Торчок сразу распознал. Если б просто из Штатов. Они из Сан-Хосе, иные прошли сквозь кислотный тест. Как раз то, что надо, чтобы прикончить басню о самоубийстве: «Знаешь, кого я встретил в Мексике…» Конечно, Торчок сразу лезет общаться, окликает знакомых. Кизи представляют как Джо, никто на него не обращает особого внимания, кроме маленькой длинноволосой брюнетки, похожей на мексиканку.