Новая журналистика и Антология новой журналистики
Шрифт:
Баррет выслушал посетителя молча. А когда тот закончил, заявил:
— Вы мне изложили свою версию. А теперь послушайте, я вам расскажу, как было на самом деле. Вам захотелось заглянуть к цыганке на 47-й улице, между Бродвеем и Восьмой. Вы чуток пропустили за галстук, она выглядела неплохо, вас заманили в ее притон и выудили кошель. Так?
Мужчина явно смутился, не зная, отрицать ему или соглашаться.
— Вы человек взрослый, но детство иногда играет, — продолжил Баррет. — Чем-то заинтересовался — вот и получай на свою шею, случается такое. Будьте мужчиной, подойдите
Мужчина поднялся и протянул Баррету руку.
— Спасибо. Вы правы. Вы очень хороший человек, честное слово.
Баррет глядел на клавиатуру пишущей машинки, не обращая внимания на протянутую ему руку, однако печатать тоже не печатал. Посетитель молча вышел. После паузы Баррет сказал, все еще не поднимая взгляда:
— Все, чего он хочет, это пять баксов, чтобы попасть домой. Он даже не подумал позвонить кому-нибудь, бросив в автомат тридцать центов. Он придумывает сказку и считает, что я дам ему пять баксов.
Снизу поднялся полисмен и сообщил, что мужчина передумал и просит Баррета сходить с ним к цыганке, попытаться вернуть деньги.
И Баррет отправился с ним. По дороге мужчина не переставал восторгаться детективом и спросил:
— Вы из какой школы, если не секрет? Я Дартмут окончил.
— Прекрасно, — ответил детектив. — Я ходил в среднюю школу номер двенадцать.
Прибыв на место, Баррет забарабанил в дверь, но никто не ответил. Света в окнах тоже не было. Он пояснил потерпевшему:
— После хорошего улова они часто меняют место. Если хотите, завтра можно вернуться сюда.
— Нет, спасибо, — отказался мужчина. — Зайдите без меня и, если что-нибудь получится, распорядитесь деньгами по своему усмотрению. — И с этими словами он ушел, из чего полицейский заключил:
— Он не рвется засадить того, кто нагрел его на двести пятьдесят долларов. Все, что ему надо — это пять баксов, чтобы вызволить машину.
Баррет вернулся в отделение, допечатал протокол, снял отпечатки пальцев задержанного. Чтобы не портить день походом в суд, он «подарил» мелкого воришку другому детективу, которому все равно нужно было в суд со своими «подопечными». В суде не требовалось приносить присягу, но все же явка с «чужим» задержанным считалась нарушением процедуры, поэтому коллега согласился не сразу, а долго колебался. Возвращаясь на маршрут патрулирования, напарник Баррета спросил:
— В чем у вас с ним проблема-то?
— Да ничего особенного, — ответил Баррет. — Просто он раньше никогда так не делал. И сегодня, можно сказать, потерял девственность. Ничего, из него выйдет нормальный коп.
Два часа ночи. Детективы сворачивают с ярко освещенного Бродвея в мрачную пещеру Западной 43-й улицы. Слева вдоль кирпичной стены театра ползет вверх пожарная лестница. Справа темноту рассеивает мерцание огней над погрузочной рампой типографии «Таймс». На рампе стоят несколько работников типографии в сделанных из газет пилотках и наблюдают за ссорой на улице. Двое «голубых» ругаются, отчаянно размахивая руками, еще несколько наблюдают. На всех женские парики, в ушах болтаются длинные
— Пошли отсюда, Джордж, на задержание они не тянут, — дергает его за рукав напарник. Баррет вовсе не рвется никого арестовывать, но опасается развития событий.
Внезапно один из ссорящихся, негр, сбивает противника наземь и бьет лежащего. Баррет бросается к ним под реплику одного из «типографов»:
— Смотри, у него нож!
Баррет вздернул верхнего из дерущихся за рубашку и припечатал его к стене театра. Парик негра свалился и отлетел в сторону.
Нижний поднялся, приводя себя в порядок. Левый глаз у него подбит. Остальные пытаются ретироваться, но после грозного окрика Баррета возвращаются. Негр замер у стены, но детектив на него не смотрит. Остальные бурно, но совершенно невразумительно что-то объясняют.
— Тихо, — приказывает Баррет. — Молчите, пока не спрошу. Этот тайм я выиграл, так что дальше играем по моим правилам. — Он записывает имена и адреса, потом спрашивает побитого, хочет ли тот дать делу ход.
— Нет, не надо, все в порядке.
После этого Баррет задает всем одинаковые вопросы и получает стереотипные ответы.
— Мужчина?
— Да.
— Гомосексуалист?
— Да.
— Пассивный?
— Нет.
Они отвечают «нет», потому что «да» влечет уголовную ответственность. Пока на них мужская одежда, арестовать их нельзя.
Негр отрывается от стены и поднимает с мостовой парик.
— Эй, нечисть! — кричит ему Баррет. — Ползи сюда!
Баррет задает ему те же вопросы, а негр отвечает и прилаживает парик.
— А теперь все проваливайте на Бродвей, и чтоб я вас здесь больше не видел.
Группа удаляется, остается один негр. Баррет ведет его за собой в сторону Восьмой авеню.
— Слушай, придурок, — обращается к нему Баррет. — Куча народу видела предостаточно, чтобы тебя запереть. Но я не буду.
— Не надо, пожалуйста. Эта сука назвала меня ниггером, а я такого не потерплю ни от нее, ни от кого другого.
— Ладно, ладно. Я сам большой друг цветного населения, но по улицам с ножами не бегаю. Слушай внимательно. Я тебя не запру. Я провожу тебя за угол до входа в подземку. И ты нырнешь в норку и больше не вынырнешь. Вынырнешь — сделаю дырку меж глаз, а это меня сильно расстроит. Так расстроит, что придется съесть большой бифштекс и лечь спать до десяти утра. Давай ныряй.
И негр исчез в туннеле метро.
Несколько позже, в баре на Таймс-сквер, Баррет объяснил мне смысл происшедшего:
— Против «голубых» я ничего не имею. Они больные люди, я понимаю, но это не дает им права носиться с ножами по улицам. Многие детективы прошли бы мимо, особенно учитывая, что тот парень негр. Они не захотели бы связываться, побоялись бы последствий. У меня теперь есть адреса и имена всей этой компании и их отказ от возбуждения дела. Так что, ежели завтра кто-нибудь заявится в управление и поинтересуется, по какому праву детектив такой-то мешает жить честным труженикам, я могу объясниться. Но большинство копов прошли бы мимо или дожидались трупа. Да, я «наехал» на негра — но зато он не получит пожизненного за убийство, а второй не стал покойником.