Новая журналистика и Антология новой журналистики
Шрифт:
Когда я вернулся в Кранбрук, солнце уже поднялось. Надвигалась дневная жара. Наверняка у меня в комнате тоже будет душно, но постель манила, и я рухнул в нее, как подкошенный. Но уже в следующую минуту, как мне показалось, услышал:
— Подъем, салага. Некогда разлеживаться.
С трудом разлепив веки, я увидел Харли. Спросонья мне в первый момент померещилось, что за ним стучат копытами и трясут гривами дикие мустанги. Но нет, из-за его плотной фигуры высовывались двое ребятишек.
— Пора вставать.
— Сколько времени?
— Восемь.
— Харли, но я только что уснул. Двух часов не спал.
— Пустая трата времени. Поехали.
— Харли, я был в полиции…
Ребята
— Это тебе поможет, — заверил Харли.
— Лучше всего мне помог бы сон.
— Да, и после него ты проснешься с тяжелой головой.
Он повел свой «универсал» мимо зеленых полей. Дети затихли на заднем сиденье рядом с газонокосилкой, которую Сьюэлл у кого-то взял напрокат и теперь вез возвращать. Жара усиливалась, даже продувавший машину ветер не давал прохлады. Харли рассказывал, как трудно ему дался вчерашний матч, какие крутые ему попались блокеры и защитники, как они его донимали, изматывали и унижали. Он явно старался, чтобы я не чувствовал себя одиноким после вчерашнего провала. Потом он помянул Большого Папу-Липскома — вот кто измывался над ним больше всех! Конечно, Лерой Смит, «Мясник» из Грин-Бэй, в удачный день был быстрее и жестче, чем Папа-Липском в день обычный. Но иной раз на Липскома накатывала волна удачи, и тогда он бывал неудержим. Болтал на поле много, орал, что сейчас собирается делать. Самая тяжелая игра против него выпала на долю Харли в кубке профессионалов 1962 года. Он ничего не мог поделать, вышел кто-то еще — тоже никакого сладу. Прикрепили к Папе двоих — и тоже мало толку. Учил Папочку Арт Донован в Балтиморе, где Папа-Липском и играл сначала. На славу выучил.
Я спросил, почему Балтимор уступил такого игрока плимутской «Стали». Харли дернул челюстью и пояснил, что Папа славился заносчивостью и горячностью. Однажды, за год до его продажи «Стали», один из «Кольтов» устроил вечеринку, а Папу не пригласил. Обиженный заявился без приглашения и вышвырнул хозяина в окно. Поднялся большой шум, тем более что пострадавший порвал сухожилие на ноге. Большого Папу поспешили сбыть подальше. Харли говорил о Липскоме, как будто тот сидел на заднем сиденье, но мы оба знали о безвременной кончине грозы футбольных полей от передозировки наркотиков. Я спросил Харли о смерти Папы, но он промолчал. И еще некоторое время рулил молча.
— Я представляю его сидящим в кресле дантиста, — проронил я сонно.
— То есть как? — живо заинтересовался Харли.
— Я где-то читал, что он не мог переносить боль. И к зубному в кресло Папочка усаживался, только если жена садилась к нему на колени и успокаивала при малейшем беспокойстве. Когда я слышу его имя, то всегда представляю, как он сидит в кресле, а дантист пытается залезть к нему в рот, протискиваясь мимо жены. И детский передничек у Папули на груди.
— Не-ет, я его не таким помню. Я вижу его перед собой на поле, рубаха у него выбилась, висит хвостом. И я должен его сдвинуть с места, как бетонную стену. У него вечно были на ногах какие-то странные башмаки из мягкой кожи. Мозоли, что ли, Папу мучили. И еще эта его привычка дурацкая хлопнуть по шлему сбоку, так что казалось, возле уха что-то взорвалось…
Харли помотал головой, как будто у него все еще звенело в ушах.
Но нашлась и у Папы слабинка, которую использовал Детройт. Нравилось ему догнать жертву на виду у публики, картинно снести ее у боковой, вне толпы, вне свалки, чтобы все видели, какой он молодец. Он воображал, что только за этим народ на стадион и ходит. Липском браво вздергивал упавшего на ноги и по-отечески поддавал ему ладошкой под зад. Приманкой служил Харли, имитировавший прорыв по краю и отсасывавший Папочку, в то время как Пьетросанте рвал к седьмой дыре с мячом. Конечно, если
— Да, бывали и у него дурные дни, — сказал Харли, глянув на меня.
— Как у меня? — ухмыльнулся я.
— Как у тебя. Каждый ведь знает, что против него крутые ребята, не вчера родились, и каждый ломает над этим голову, ломает голову над каждым движением. И все равно тянет на поле! — Он хлопнул ладонью по баранке. — Коль рванул — газуй на всю железку, чем ты быстрее, тем безопаснее. Это как в дорожном столкновении: у кого больше скорость, того труп целее останется. Ну, не одна только голая скорость, конечно. Еще сосредоточенность и напряженность.
— М-да, — сонно отозвался я.
— Надо собраться в комок, не то при столкновении разнесут. Это ведь не бег трусцой для сгонки веса.
— М-да… разнесут. Наверное, когда скачешь на мустангах, правила приблизительно такие же?
— Вот-вот, сам почувствуешь, — кивнул Харли.
— Он к нам приедет, па? — спросил сзади кто-то из ребятишек. — На лошадках кататься?
— А как же…
Я обернулся. Дети сидели по обе стороны от газонокосилки, серьезные и сосредоточенные. Казалось, прикидывали, смогу ли я совладать с необъезженными жеребцами. Харли свернул в лесок и подрулил к дачному домику, на веранде которого нас уже поджидали. Он не предупредил меня о предстоящем визите, и это было вполне в его духе. Меня представили присутствующим. Начались хлопоты с кофе, расспросы, как прошел вчерашний матч.
Я схватился за чашку как за спасательный круг и решительно объявил:
— Кошмарно. Хуже некуда.
Харли, вынырнувший из кухни с пирогом, безапелляционно возразил:
— Вот что, ты помолчи, мне лучше знать.
— Да брось, Харли, — криво улыбнулся я. — Я прозяпал тридцать ярдов за пять подач…. Слетел с копыт на ровном месте, подарил мяч Брауну и дал свечу над Гиббонсом — куда уж дальше-то?
— Нет-нет, ты был не так уж плох, если учесть все обстоятельства.
Он убеждал меня всерьез, стараясь вырвать из пропасти унижения и отчаяния.
— Ты, Харли, судья необъективный.
Присутствующие интересовались деталями, но он не дал мне продолжать.
— Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
— Но, Харли! — взмолились остальные.
— Никаких но! — отрезал Харли. — Нет, я сказал!
Народ отступился, поддразнивая его, и тема разговора сменилась. Позже я нашел возможность поделиться с присутствующими деталями матча, когда Харли с детьми выбежал на лужайку.
Он доставил меня обратно в Кранбрук. Поездка действительно подбодрила меня, и я поблагодарил Харли. Он сидел за рулем, озабоченно глядя перед собой, все еще обеспокоенный моим настроем.
— Переживать-то не о чем, — сказал он. — Все дело в удаче и неудаче. Забудь о вчерашнем, думай о Кливленде.
— Попробую. Спасибо тебе, Харли.
— Выспишься — и все будет в порядке.
— Конечно.
Джеймс Миллз
Детектив
Джеймс Миллз впервые продемонстрировал свое репортерское мастерство, когда три месяца прожил с группой наркоманов, собирая материал для журнала «Лайф», а затем опубликовал статью «Паника в парке Иглы». Еще почти пять месяцев он провел с детективом Джорджем Барретом, работая над следующей статьей, тоже предназначавшейся для «Лайфа». «Паника в парке Иглы» написана в традиционном журнальном стиле, приемы новой журналистики прослеживаются здесь скорее в подходе к тематике, нежели в изложении. Следы традиционной журналистики сохраняет и статья «Детектив», особенно в начале.