Новеллы моей жизни. Том 2
Шрифт:
— Ну вот, я опять вас вижу около рояля, как в первый раз.
Я махнула рукой.
— Лучше не вспоминайте.
Сели на стулья, помолчали. Потом он сказал, глядя на меня пристально:
— Как это получается? В одной гимназии учимся, а еще ни разу не встретились.
— Да, смешно.
— А может, немножко грустно?
— Мне сейчас так интересно жить, как никогда и не мечтала. Спектакли и концерты для детей устраиваю.
— А самое дорогое — Художественный театр — забыли?
— Художественный театр — это совесть моя, он в сердце, что бы ни делала, но знаете, поняла: ни в музыку, ни в самую
Павел засмеялся.
— Ищете бури, как будто в буре есть покой? Я задумалась, потом сказала:
— Люблю бури… Но все это еще не известно, сбудется ли. Хотя загадывать тоже интересно. Хотите, вам погадаю?
— Хочу. Я ведь с первой встречи поверил, что вы удивительная.
Он протянул мне обе руки ладошками кверху, а я сделала таинственное лицо и, как бы разглядывая линии его рук, сказала:
— Вы будете артистом. Скоро будете. Хорошим, настоящим. Помните, как вы про Качалова сердечно сказали: «красота и благородство»?
Добрая, теплая была у нас эта встреча. Мне хотелось, чтобы глаза его перестали быть грустными, и они снова засияли.
— А на рояле сегодня поиграете?
— С удовольствием… Те детские песни, которые сейчас со мной. Хорошо? Одну из них сама Надежда Андреевна Обухова обещала для детских концертов выучить. Многих композиторов я сегодня обежала, все больше для взрослых пишут, а Михаил Акимович Слонов так ласково меня встретил, помог и… помните, как вы меня за него отчитали? Хочу эту «занозу» вытащить — несправедливо я о нем думала…
Я раскрыла нотную тетрадь, на ней было написано: «Посвящается моему Юрочке». Самое удивительное было, что духовой оркестр, видно, устал от своего громыхания. Замолчал. Я подняла крышку рояля и спела песню о Снегурочке, которую помню до сих пор, вероятно, потому, что Павел уж очень хорошо ее слушал.
«Котик серенький присел на печурочкуИ тихонько он запел песню Юрочке:«Уж проснулся петушок, встала курочка,Приезжай ко мне, дружок, милый Юрочка.И в далекой стороне ждет Снегурочка,Приезжай ко мне скорей, милый Юрочка…».Быть может, что слова эти я сейчас и подзабыла, но помню, как тепло и мечтательно сказал Павел:
— А как это хорошо, когда тебя кто-нибудь ждет, правда? — Я засмеялась.
— Правда! Мама меня уже давно ждет. Спасибо вам, что вы такой хороший.
Он протянул мне руку и сказал:
— Это вам спасибо, — Потом добавил, пожимая мою руку: — Прощай, детство.
Я уже была вся в мыслях о своем чудесном «завтра» и ответила весело:
— Здравствуйте, малышата!
Написала и думаю: «Как же так? То, что было далеко в прошлом, снова стало совсем близким, снова зажглись светлячки среди переулков школьных лет. Так ясно вспомнились слова и мгновения молчания очень красивого мальчика, с которым, в сущности, была мало знакома, но каждая встреча оставила теплые, незабываемые следы…»
А вот писать о нем, когда он осуществил свои мечты, стал большим артистом,
Но жизнь моя мчалась во весь опор: все новые и новые люди, мечты, преодоления, — кадры скачут, как в кино, когда киномеханик хочет прокрутить двухчасовой фильм за двадцать пять минут.
Как— то Любочка Орлова повела меня посмотреть фильм «Цирк». Из любви к ней пошла. Но когда увидела Массальского в роли директора-злодея… ушла… трудно объяснить, почему: вероятно, хотелось видеть его верящим в благородное, носителем красоты и культуры. И не на экране, а только на сцене его родного театра.
Теплым ветерком повеяло на меня услышанное 336
от Софьи Васильевны Халютиной, моей первой учительницы на курсах драмы, что Василий Иванович Качалов очень ценит дарование Массальского, его исключительные данные. Говорила она и о том, что Массальский «со странностями»: при такой внешности вечно хочет «уходить от себя», играть острохарактерные роли, боже упаси, никого и ничего не повторять. Его любимыми словами были: «Заново родиться в каждой новой роли».
Довелось мне видеть Массальского в роли Джингля («Пиквикский клуб» Диккенса), дальше уйти от самого себя, казалось бы, невозможно: пройдоха, целиком состоящий из острых углов, с речевыми синкопами. И я опять обижалась, думала: «Таких красивых, как он, сейчас в театре почти нет, а он, точно нарочно, сам от себя уходит, в уродов прячется».
Пожалуй, в первый раз после детства открытыми глазами увидела Массальского в роли Вронского. Я понимала забывшую во имя его любви все на свете Анну Каренину: он был красив, пылок, чудесно носил костюм и псевдопростоту графского титула. Меня восхищало, как тонко и мудро показал Массальский тот еле заметный холодок, который постепенно все больше гасил страсть графа, остававшегося таким же элегантным, таким же внешне безупречным. Эгоист до мозга костей. Барин прежде всего. В этой роли торжествовали и талант и культура Павла Массальского, истинного актера Художественного театра. Мне показалось, что он, как никто, передал глубину мысли Льва Николаевича Толстого, говоря своим Вронским: «Ты убил Анну».
Потом снова годы, даже без упоминания его музыкой звучавшей фамилии. Жизнь шла по нарастающей. Переехала с младшим сыном в первый высотный дом, на Котельническую набережную. После многого пережитого этот огромный дом с лепными украшениями, архитектурными излишествами казался мне чужим, вобравшим слишком много разных людей, — никто никого не знает, каждый — сам по себе. Но однажды вечером увидела высокого статного человека, который стоял у главного подъезда и, никого не замечая, смотрел на вечернюю Москву. Он точно вбирал в себя чудеса этих мест — Яузу, мост, луковки церквей, закат… И я подумала: «Как хорошо, что в нашем красивом доме живут такие красивые люди, и в любви своей к Москве они всегда поэты».