Новеллы (-)
Шрифт:
Шаль на плечах, - Кити порхнула лестницей вниз; не дыша, призрак ее скользит по сонному дому и беззвучно погружается в блеск и прохладу седых аллей. Месяц заколдовал тишину, и голоса в ней растворяются, как в морской воде.
– Стало быть, нашлась какая ни есть анафема и предала, значит, вас, Александр Иваныч?
– То-то, да. Ну, так слушай дальше... Только сперва надо горло промочить...
– В один секунд! Пашка! Садовник! Заснул? Стаканчик Александр Иванычу!
– Ничего, хорошо и так... Давай сюда полштоф... Всё едино... А
– Не обессудьте уж на закуске-то, Александр Иваныч. Какая есть.
– Ладно... На Кавказе посолишь, бывало, себе язык, вот и закуска... А что-то мне спать хочется...
– Выпили маненечко, оно и клонит... А только мы так смекаем, Александр Иваныч, что вы недолго теперь под ружьем помаетесь, а, гляди, еще к нам в господа произойдете. С барышней-то нашей вы как есть пара...
– Что ты говоришь? А, барышня! Хо-хо! Видали мы... Мало в ней мозгу. Я, брат, с бабьем не люблю возжаться. Побаловать можно бы и с ней, да не стоит: худа больно... Я грудастых люблю... Эх, в Москве у нас, на Драчевке, была одна!
Лунной тенью, белой ночной бабочкой Кити мчалась через аллеи. Шептали ей вслед темные глухие липы и трепетные, серебристые тополя; два раза бузина цеплялась за шаль, и алмазные брызги падали с кустов, такие же чистые, как слезы Кити. Вот уже она наверху; на коленях припала к своему окну. Месяц побледнел и смутился; уже не глядит он на Кити и не ласкается к вздрагивающим плечам; только добрая ночь дышит в детский затылок еще ласковее и нежнее. Так и заснула Кити, разметанными черными кудрями закрывая пылающее лицо.
Месяц побледнел и растаял, почуяв вдали зарю. Переливаясь, запел пастуший рожок. Ласточка взвизгнула, взмыв над ухом у Кити. Ничто не потревожило ее мирного девического сна.
А в акациях до утра провалялся Александр Иваныч. Насилу Пашка-садовник растолкал его.
1910
ИЛЬИН ДЕНЬ
Всякую голову мучит свой дур.
Сковорода*
Василий обедал у Владимира. Они были помещики, соседи; оба молодые и неженатые. Василий смуглый, в черных завитках, Владимир длинноволосый и белокурый. Домик его выстроен был недавно из свежих сосновых бревен.
Отобедав, приятели вышли на крыльцо. Василий не любил чаю. Долговязый слуга его налил барину чашку из кофейника. Хозяин присел у самовара.
– А у меня от кофею голова болит. Выпил бы ты чашку со мной, Василий.
Василий вынул колоду карт.
– Чет или нечет?
– Чет.
– Проиграл. Не везет тебе.
Василий прихлебнул.
– Как это ты, Владимир, за границей от чаю не отвык? Ведь немцы его совсем не пьют.
– Нет, пьют, да тамошний чай мне не по вкусу. А в Веймаре я больше пиво пил.
– Чет или нечет?
– Чет.
– Проиграл опять.
– Ладно. И какой городок хорошенький
– И тайный советник с вами?
– Что ты, как можно: такой почтенный. Ведь ему лет восемьдесят было. Он и скончался при мне. Признаться, я хоть частенько видал его, а все как словно боялся: больно уж важный старик. Вот герр Эккерман*** был куда веселее.
* Сковорода Григорий Саввич (1722-1794) - украинский философ, поэт, педагог.
** Гёте - Гёте Иоганн Вольфганг (1749-1832) - немецкий исатель, автор трагедии "Фауст", мыслитель и естествоиспытатель.
*** Эккерман Иоганн Петер (1792-1854) - личный секретарь И. В. Гёте, автор мемуаров "Разговоры с Гёте...".
– А что?
– Он нам, бывало, что тайный советник скажет, все растолкует, да так, что лучше не надо.
Василий зевнул.
– Экая невидаль твой Гёте. Я каждую ночь с ним в пикет играю.
Владимир выпучил глаза.
– Да ведь он помер.
– Ну так что?
– Как что? Нешто мертвые могут в пикет играть?
– Стало быть, могут. А ты вот слушай: твой Гёте высокого росту, видный, так?
– Так.
– Лицо чистое, нос грушей, малость красноват. Ходит в халате с меховой опушкой, тут звезда.
– Верно. Откуда ты знаешь?
– Понюхай-ка табачку: гишпанский.
– Нет, вправду, как это ты?
Василий протягивал Владимиру табакерку с черепом на крышке.
– Опять ты меня Костей потчуешь.
Слуга в дверях встрепенулся.
– Каким Костей, что ты городишь?
– Ах, и вправду, вот вышло смешно! Это нянюшка покойная все адамовой головой меня пугала: вот Костя съест. А ведь твой Костя в самом деле похож на череп: желтый, костлявый и зубы скалит. Батюшки, что это? Да он настоящий череп!
Василий погрозил Косте мизинцем. Тот вытянулся у косяка.
– За то ему и прозвище Череп. Что же, табачку?
Владимир чихнул. Он пробовал удержаться и не мог. Сквозь слезы видел он желтое лицо Кости: оно кривлялось и казалось опять настоящим черепом. Василий тасовал карты. Но зазвенел колокольчик, послышалось ржанье, голоса, и Владимир очнулся.
Из крытого тарантаса вылез дородный барин. Взобравшись на крыльцо, он обнял хозяина.
– Дядюшка! Вы ли это?
– Я сам. Хоть я тебе не то чтобы совсем дядюшка, пуля в лоб, однако не чужой, а потому и заехал.
– Дядюшка, чайку. Да какими судьбами... А это мой друг и сосед Вася...
– Погоди, братец, не спеши. Мы с господином поручиком друг друга довольно знаем.
– Здравствуйте, Елпифидор Сергеич.
– Здравствуй, пуля в лоб. Что же ты, в отставке?
– Мы оба в отставке, дядюшка. Только я как абшид получил, вышел и в Веймар уехал, а он до прошлого года все служил.