Новеллы (-)
Шрифт:
– Так. Ну, а в карточки, небось, поигрываешь, а?
– Играю. Не угодно ли?
– Спасибо, пуля в лоб. Да с кем же ты здесь играешь?
– А вот с Владимиром.
– Со мной он играет, дядюшка, каждый день. Сто тысяч я ему проиграл.
– Сто тысяч?
– Да ведь это мы, дядюшка, так, от скуки, на орехи.
Василий усмехнулся.
– Вы один, Елпифидор Сергеич?
– Нет, не один, а с дочкой.
– С Проичкой?
– Владимир кинулся к тарантасу.
– Кузина! Проичка! Пробудитесь!
В
– Не спит она, а туалет поправляет. Проичка, ты готова?
– Готова, папенька.
– Головка в соломенной шляпке показалась было из тарантаса.
Василий протянул руку, но Проичка оперлась на ладонь Владимира и вспорхнула весело на крыльцо.
Все чинно уселись за столом.
– Пифик, трубку!
– крикнул Елпифидор Сергеич. Откуда-то из-под тарантаса выскочил запыленный казачок с дымящимся чубуком.- Главного-то ты еще не знаешь, пуля в лоб. Ведь мы Москву бросили недаром. Теперь твои соседи.
– Как так?
– Ты Анну Ивановну помнишь, покойницу бригадиршу? Нет? Ну так она моей Проичке доводилась крестной и Чулково свое по духовной ей отказала. Три тысячи душ, дом с парком.
– Поздравляю, дядюшка, поздравляю.
– Наследство хорошее, - заметил Василий и спрятал карты.
Проичка прилежно кушала землянику.
– Ну, нам пора, пуля в лоб. Прощайте, господа. Ждем вас к себе обоих.
Тарантас отвалил. Василий глядел в глаза Владимиру.
– Так на орехи?
– Что?
– На орехи играем, говорю? Вот же тебе орехи.
Он вытащил из кармана целую горсть и рассыпал на столе.
Владимир недоумевал: подскочивший Костя начал выкладывать новые пригоршни. Волоцкие, грецкие, кедровые, миндальные завалили стол. Наконец, Костя выхватил кокосовый орех, ткнул в него пальцем и, осклабясь, на ладони поднес Владимиру. Вместо ореха был череп.
Владимир обиделся.
– Однако, это...
Василий погрозил Косте. Слуга, повернувшись, вышел. Скоро у крыльца застучали дрожки, и Череп, подсадив барина, растопырился за ним сзади.
– Владимир, прощай. А что табачку, не хочешь? Хорош табак, недурна и табакерка. Мне прошлой ночью ее Наполеон проиграл. Денег у него не было с собой; возьми, говорит, Вася, табакерку.
Владимир фыркнул: "А, чтоб тебя!" - и засмеялся вослед умчавшимся дрожкам.
Орехов на столе он не нашел и долго дивился фокусу.
Приятели часто начали наезжать в Чулково. Елпифидор Сергеич их развлекал обедами, а Проичка разговором. Она была девица веселая, ровного нрава, лишь из кокетства иногда жеманилась, как героиня романа. Этих романов начиталась она в Москве. Василий, навещая бригадиршу, привозил цветы, конфекты и модные книжки.
Была уже середина лета, когда Владимир решил признаться Проичке в чувствах и просить руки. Тут явилась ему преграда в лице приятеля. Едва Владимир, уединившись с Проичкой, намеревался говорить, тотчас показывался Василий. Зачем
Он придумал открыться Проичке после всенощной, накануне Ильина дня. Под визг и щебет стрижей над ветхой колокольней, задевая воздушным платьем могильные кресты, прошлась Проичка с Владимиром вокруг церковной ограды.
– Знаете, кузен, мне сегодня утром это же самое сказал ваш приятель.
Владимир замер.
– Что же вы?
– Я просила его обождать до завтра. Уж подождите и вы. За ночь я все обдумаю и решу.
Владимир не находил слов.
– Но как же... тут нечего решать... Я ваш друг детства.
– А он друг юности.
Они вышли из церковных ворот. Коляска с Пификом на запятках понесла их к дому. Стрижи звенели над переливами спелой ржи.
В столовой Елпифидор Сергеич раскладывал гранд-пасьянс. Василий следил за его занятием. Кипел самовар.
– Пифик, трубку! Ну что, помолилась, Проичка?
– Помолилась, папенька.
– За бригадиршу Анну молилась ли?
– Я за всех молилась.
– Славная была старуха, пуля в лоб. Только уж не взыщи: другого разговору у ней не было, как про бригадира-покойника да про матушку-царицу. Бывало, зайдешь к ней, ну как, мол, Анна Ивановна, пуля в лоб, что новенького на свете? "Да что, - скажет, - ничего, батюшка, не слыхать, окромя того, что мой Иван Савельич царице намедни представлялся". А уж его лет сорок как схоронили. И сейчас расскажет, пуля в лоб, как ждал у царицы в приемной Иван Савельич. Ждал, ждал, и смерть ему курить захотелось. Не вытерпел бригадир, закурил трубку, ан царица-то и выходит. "Ничего, говорит, - кури, Иван Савельич, покурила бы и я с тобой, да вишь, больно дела много". Ну, уж тут всегда, бывало, всплакнет старушка.
После чаю Проичка спустилась в цветник. К ней подошел Василий.
– Жажду услышать мой приговор.
– Нет,- твердо сказала Проичка.
– Нет?
– Нет.
– А если бы не было его?
– Василий кивнул на Владимира, стоявшего на балконе.
– Тогда... Не знаю...
– Проичка вспомнила, что говорят в таких случаях героини, но Василия ей было жаль. Чтобы утешить его, она дала ему розу.
Владимир с балкона видел это.
Приятели выехали верхами, конь-о-конь. На душе у обоих было нехорошо.
– Да, бишь, забыл совсем, - сказал Василий, обрывая рассеянно свою розу.- Мне деньги нужны, так ты припаси сто тысяч, что проиграл намедни.
Владимир едва удержался на седле.
– Ты шутишь?
– Нет, не шучу.
– Откуда я возьму?
– А я почем знаю? Чай, ты не маленький, в гвардии служил и порядок помнишь.
Владимир готов был зарыдать. "Это ему на свадьбу",- мелькнуло в уме, и стало темно на сердце.
– Ну ладно, дам тебе отыграться, так и быть. Поедем ко мне, у меня ночуешь, а завтра сядем.