Новеллы
Шрифт:
Она снова пьет, затем бросает пустую кружку, которая разбивается вдребезги. Потом Элла поворачивается и идет к дому.
За ней следуют родители, жених и гости. Зоммер не решил еще, как ему быть: разыграть ли роль обиженного жениха или великодушного джентльмена. Гостьи комкают носовые платки и не знают, что сказать.
Госпожа Мейер, поджав губы, опустив глаза, несет лампу. Заметив на белом чулке Эллы красное пятно, она вся передергивается и берет лампу в другую руку, чтобы нога дочери была в тени.
Мейер чувствует, что надо как-то оправдаться и извиниться перед гостями. Но и он не находит нужных слов. Происшествие было слишком неожиданным и необычным. Наконец
— Не принимай это всерьез. Она еще ребенок… и характер у нее неровный. Замуж выйдет — остепенится.
Зоммер наконец принимает решение. Он великодушно машет рукой, и его заплывшее жиром лицо выражает готовность к еще большим жертвам.
Элла слышит, как шепчутся за ее спиной. Но она не думает об этом. Ей кажется, будто позади нее все проваливается в бездну. Медленно вступает она в глубокую пещеру, где с каждым шагом становится все темней и темней и откуда нет выхода.
Теплый туманный зимний день.
Вокруг маленького белого домика, стоящего на краю шоссе, с криком летают вороны. Порою одна из них отрывается от стаи, садится на снег. Словно черными точками испещрена покрытая снегом равнина. Вокруг нее еловый лес — как черная кайма на белом саване…
В маленьком белом домике у роскошного дамского письменного стола сидит супруга аптекаря Зоммера и медленно пишет что-то в большой рецептурной книге. Записывать в книгу рецепты — обязанность помощника аптекаря. Но госпожа Зоммер берется за это дело сама, когда время тянется бесконечно медленно, вот как сегодня, — муж еще затемно уехал с лесничим на охоту. Красивый почерк госпожи Зоммер заметно отличается от каракуль и неровных завитушек помощника аптекаря. Во всех четырех комнатах дома царят полумрак и тишина зимнего дня. Только из аптеки, где работает помощник, слышен звон пузырьков. За тремя дверями, в кухне, пересмеиваются горничная и кухарка. Теплый воздух комнат насыщен запахами аптеки и только что поджаренного кофе.
Госпожа Зоммер в третий раз поднимает голову, оборачивается, смотрит, снова склоняется и пишет.
Боковая дверь тихо приоткрывается, и в ней показывается полный месяц, — нет, это лицо кухарки…
— Простите, барыня, не поставить ли кофе?
— Нет, еще рано. — Госпожа Зоммер не отрывается от книги. — А ты посматривай — как увидишь, что господа выехали из леса…
Госпожа Зоммер еще некоторое время продолжает писать, потом бросает перо, поднимается и подходит к стене. Там стоит ее черный, с обитыми черным штофом стеклянными дверцами книжный шкаф. Когда-то в дни ее юности он был сверху донизу набит книгами. Госпожа Зоммер смотрит, и ей кажется, что она и теперь еще видит, где стоял Шиллер, где Харденберг, Гамерлинг, Тургенев, Байрон… Но это обман зрения: давно уже в шкафу нет ни одной книги — они постепенно исчезали, одна за другой… Теперь в шкафу другое — множество пестрых детских вещей. Тут и платьица, и рубашечки, зимние и летние тапочки, сапожки, игрушки… Вещи безвременно умершей Натыни…
Госпожа Зоммер с минуту смотрит на шкаф, но в глазах ее не видно привычных слез. Рука комкает носовой платок, не поднося его к лицу. Губы ее сжаты, бледное продолговатое лицо холодно, черты его неподвижны, словно высечены из мрамора.
Она чуть ли не с досадой, с горечью даже, отворачивается, подходит к окну, прижимает лоб к запотевшему стеклу. Сквозь мутное стекло неясно виднеется ровное шоссе, стоящие вдоль него телеграфные столбы.
Госпожа Зоммер отворачивается от окна, лицо ее выражает твердую решимость. Быстрыми шагами она подходит к шкафу. Ключ с треском поворачивается в замке. Со звоном распахиваются стеклянные дверцы. Торопливо, словно боясь опоздать, госпожа Зоммер срывает с вешалок платья, хватает шапочки и обувь с нижней полки, пока не набирает целую охапку. Потом быстро с ношей в руках идет через три комнаты. В самом углу спальни стоит старомодный, выкрашенный в красный цвет, обитый рубчатой жестью сундук. Она бросает в него вещи покойной Натыни, захлопывает крышку, дважды поворачивает ключ в старом ржавом замке.
Словно испугавшись своего поступка, она быстро покидает спальню. Снова садится за рецептурную книгу, берет ручку, несколько минут сидит неподвижно, потом встает. Дверцы шкафа остались открытыми — она затворяет их. Как мрачно поблескивает прохладное стекло… Кажется, что комната, вся квартира стала мрачной, пустой… И сама она здесь словно чужая, словно ей и присесть негде и ни к чему нельзя притронуться. Она медленно идет из кабинета в гостиную, из гостиной в столовую — подходит к двери спальни. В спальню как-то страшно входить… Будто она совершила преступление. Она снова возвращается и снова бродит по комнатам… Но когда она думает о совершенном, мало-помалу ее охватывает странное, непривычное чувство — ей как-то вольнее, легче дышится…
Пасмурный день переходит в вечерние сумерки. Ночь простирает над лесом свои мягкие черные крылья. Вороны с карканьем садятся на елки и постепенно умолкают. В лесу и на полях воцаряется тишина. И только вдали тоненько звенит колокольчик лесоруба. К маленькому белому домику, стоящему посреди поля, подъезжают сани охотников. В них двое мужчин — аптекарь и лесничий. От лошади идет пар, словно ее облили горячей водой. Вокруг саней с лаем прыгают две худые пестрые собаки.
Конюх спешит принять лошадей. Охотники вылезают, громко разговаривая, подходят к двери. Дверь отворяет сама жена аптекаря. На крыльце и в передней охотники обивают с валенок снег.
— Здравствуй, душенька! — смеется аптекарь. Смеется он редко, да и то лишь, когда выпьет. — Что ж не вышла навстречу, мы бы тебя прокатили. Погода чудесная… Подумай, четырех зайцев убили! Настоящая праздничная добыча.
— В оттепель, — перебивает его лесничий, — когда снег падает с веток, зайцы прячутся по кустам, вдоль опушки. Если бы не такой глубокий снег…
— Скучала без меня? — спрашивает Зоммер, проходя мимо жены.
— Как Пенелопа по Одиссею! — смеется лесничий.
Мужчины входят в комнаты. Жена аптекаря остается в передней запереть дверь. Здесь пахнет лесом, сыростью и водкой.
— Элла, — слышится громкий голос Зоммера. — Иди к нам.
Она идет к ним. Идет и думает, почему сегодня голос мужа звучит так странно, словно он говорит в помещении, из которого вынесены все вещи. Она входит в гостиную, садится и смотрит на мужчин.
Лесничий сидит возле зеркала, по обыкновению уперев руки в колени. Его одутловатое лицо с короткой седой бородкой еще краснее, чем обычно. Гладкая лысина тоже порозовела. Он много говорит и смеется, кажется, больше чем когда-либо. Зоммер развалился в кресле напротив него. Его лицо с растрепанными усами тоже раскраснелось от тепла натопленной комнаты и выпитой водки. Он мало говорит, больше слушает и смеется, кажется, больше чем всегда.