Новеллы

Пиранделло Луиджи

Бартолино отчетливо представил себе портрет Козимо, висевший в гостиной, и ему показалось, что покойный муж снова улыбается ему.

Все то время, пока они жили в Риме, Лина не только ложилась в эту постель, но обедала и ужинала в тех же ресторанах, куда прежде ее водил покойный муж. Лина безошибочно, точно собачка, находила те самые улицы, где раньше она гуляла с Козимо. Они осматривали те же развалины, музеи, церкви, галереи, сады, которые покойный муж показывал жене.

Первые дни Бартолино совсем потерялся. Он не? решался открыть жене, что это полное

подчинение вкусам, советам, опыту покойного мужа все сильнее угнетает и унижает его.

Но Лина поступала так без всякого злого умысла. Она ничего не замечала, да и не могла заметить.

В восемнадцать лет ее, неопытную, не знавшую жизни девушку, взял к себе в дом Козимо Таддеи. Он воспитал ее, привил ей свои взгляды и привычки. Словом, Лина была его творением, всем, буквально всем, она была обязана своему первому мужу. И теперь она на все смотрела его глазами, говорила и рассуждала в точности, как незабвенный Козимо Таддеи.

Так почему же она снова вышла замуж? Да потому, что Козимо успел внушить ей ту простую истину, что слезами горю не поможешь. Мертвые не воскресают, и жизнь берет свое. Если б умерла она, Козимо наверняка женился бы во второй раз, а поэтому…

Поэтому Бартолино должен поступать так же, как она, то есть, как сам Козимо Таддеи, — в сущности, их общий учитель и наставник. Не надо ни о чем думать, не надо огорчаться. Пока не поздно, нужно смеяться и веселиться. Нет, Лина вела себя именно так без всякого злого умысла.

Все это понятно, но неужели... он ни разу не может поцеловать или приласкать ее иначе, чем тот, другой? Неужели сам он не в состоянии вызвать в ней какие–то другие чувства, хоть на миг вырвать ее из–под незримой власти мертвеца?

Бартолино Фьеренцо лихорадочно старался придумать, как бы понежнее. по–своему приласкать жену. Однако ему мешала робость.

Вернее, про себя он многое придумал. Но стоило только жене, взглянув на его внезапно покрасневшее лицо, спросить: «Что с тобой?» — как его покидало всякое мужество.

— Со мной? — переспрашивал он с самым глупым видом.

Когда они вернулись из свадебного путешествия, их ждала печальная весть: Мотта, главный виновник их брака, скоропостижно скончался.

В свое время, когда умер Таддеи, Ортензия ухаживала за Линой, как за родной сестрой, и теперь Лина не замедлила прийти на помощь подруге.

Впрочем, Лина не думала, что утешить ее будет таким уж трудным делом. Откровенно говоря, Ортензия не должна особенно отчаиваться. Конечно, бедный Мотта был хоть и сухарь, но хороший человек. Но ведь он был гораздо старше ее.

Вот почему, когда Лина нашла свою подругу в столь безутешном горе через целых десять дней после несчастья, она долго не могла прийти в себя от изумления. «Наверно, у нее теперь, после смерти мужа, неважно с деньгами», — решила Лина. И она осторожно осведомилась у подруги, не надо ли ей помочь.

— Нет, нет! — поспешно отказалась Ортензия, вся в слезах. —

Но... понимаешь...

Значит, Ортензия всерьез горевала о муже. Этого Лина никак не могла понять. И она решила поделиться своими сомнениями с Бартолино.

— Ах! — пожимая плечами, воскликнул Бартолино. Он покраснел как. рак от стыда, что его разумная

и рассудительная жена не может понять такой простой вещи. — Все–таки... у нее умер муж...

— А! Муж! — воскликнула Лина. — Да он ей в отцы годился!

— А разве этого мало?

— Так он Ортензии и отцом–то не был!

Лина была права. Ортензия слишком много плакала.

Хотя со дня женитьбы Бартолино прошло только три месяца, Ортензия успела заметить, что бедного мальчика очень смущает тот восторг, е каким его молодая жена рассказывает о первом муже. Бартолино всегда удивляло, что Лина непрерывно, ежечасно, точно о живом, вспоминает о покойном муже и в то же время решилась вторично выйти замуж. Дома он поделился своими сомнениями с дядюшкой Ансельмо. Однако тот постарался разубедить племянника. Он доказывал ему, что это говорит лишь об искренности бедняжки и Бартолино не следует на нее обижаться. Ведь раз Лина решила снова выйти замуж, значит, она хотя и не забыла о Козимо Таддеи, но и не хранит память о нем глубоко в сердце. Поэтому она и может безбоязненно говорить о покойном муже с ним, Бартолино. Рассуждения дяди не очень–то убедили Бартолино, и Ортензия это отлично знала. Она могла даже с уверенностью предположить, что после свадебного путешествия странная искренность жены обеспокоила его еще сильнее. И когда супруги Фьеренцо пришли выразить ей свое соболезнование, Ортензия решила показать Бартолино, что она безутешна.

Горе вдовы Мотта произвело на Бартолино такое сильное впечатление, что он впервые решился возразить жене, не желавшей верить в искренность ее страданий.

— А ты разве не плакала, когда умер твой... — с пылающим лицом сказал он жене.

— При чем здесь я! — прервала его Лина. — Во–первых, покойный муж был...

— Еще совсем молодым, — поспешно докончил Бартолино за жену.

— И потом я плакала, — продолжала Лина, — право же, плакала.

— Не очень сильно? — рискнул спросить Бартолино.

— Очень, очень... Но под конец я взялась за ум. Верь мне, Бартолино, слишком уж она убивается.

Однако Бартолино не хотел этому верить: слова жены вызывали в нем лишь еще большее раздражение, но не столько против самой Лины, сколько против покойного Козимо Таддеи. Теперь Бартолино ясно понял, что первый муж внушил ей и свои суждения, и свои взгляды на жизнь. Собственных суждений у нее не было. «Этот человек был, верно, большим циником», — думал Бартолино. Разве покойный муж не подмигивал ему каждый раз, когда он входил в гостиную?

Ах, видеть этот портрет стало для Бартолино невыносимой пыткой; он все время торчал у него перед глазами. Стоило Бартолино войти в кабинет — и вот уже вездесущий Козимо Таддеи улыбается и приветствует его и здесь, как бы говоря: «Входите! Входите, не стесняйтесь! Раньше тут был мой кабинет. Вам это известно? Теперь вы оборудовали здесь свою химическую лабораторию. Не так ли? Не плохая работка! Что ж, мертвые не воскресают, а жизнь берет свое».

Стоило ему войти в спальню — Козимо Таддеи и тут не оставлял его. Хихикая, он приветствовал своего преемника: «Добро пожаловать! Будьте как дома! Покойной ночи! Ну как, довольны вы моей женой? А... я ее недурно обучил... Что ж, мертвые не воскресают, а жизнь берет свое».