Новеллы
Шрифт:
А какую борьбу пришлось выдержать тетке Анто, чтобы сломить сопротивление дочери!
— Да погляди ты на меня! Я ведь уже старуха, одной ногой в могиле стою. На что ты надеешься? Что станешь делать завтра, когда останешься одна на свете безо всякой помощи?
Да, мать была права. Однако и Марастелла в ответ приводила самые веские доводы. Спору нет, дон Лизи Кирико, которого ей прочили в мужья, человек вполне достойный, но ведь он уже почти старик, да к тому же еще и вдовец. И года не прошло с тех пор, как он овдовел, а если теперь снова женится, то скорее по нужде, а вовсе не по любви:
— А что тебе до того? — возражала мать. — Тебе и нужен–то человек рассудительный, на которого можно положиться. Он старик? Да ему сорока–то нет. С ним ты никогда не будешь нуждаться: у него прекрасное место и жалованье твердое. Пять лир в день — да ведь это же целое состояние!
— Прекрасное место, нечего сказать!
Вот оно, главное препятствие! Тетка Анто поняла это с самого начала: все дело в службе дона Кирико.
И в один из чудесных майских дней несчастная мать позвала нескольких соседок прогуляться туда, на холм, что господствует над местностью.
Дон Лизи Кирико заметил женщин сквозь белую ограду маленького кладбища, расположенного над деревней, и пригласил их войти.
— Ну? Что ты теперь скажешь? Цветов–то, цветов–то здесь сколько, прямо как в саду... — сказала тетка Анто Марастелле на обратном пути. — И цветы эти никогда не вянут. А вокруг — поля. Поглядишь за ограду и увидишь внизу, под ногами, всю нашу деревню, услышишь шум, голоса... А комнату видела? Какая славная комнатка — белая, чистая, просторная. Притворишь вечером дверь и окна, зажжешь свет — вот ты и дома. Не хуже, чем у других. Чего тут еще раздумывать?
Не молчали и соседки:
— А ведь верно, верно! И патом все дело в привычке. Не пройдет и нескольких дней, как ты ничего этого уже и замечать не будешь. Сама увидишь! К тому же, дочка, покойники никому зла не делают, не их, а живых надо остерегаться. Ты ведь всех нас моложе, и мы к тебе сюда одна за другой пожалуем. Владение–то большое, будешь тут полной хозяйкой и доброй сторожихой.
Эта прогулка на кладбище в чудесный весенний день оставила в душе Марастеллы сладостное воспоминание, и оно утешало ее все одиннадцать месяцев от помолвки до свадьбы: девушка вспоминала об этой прогулке в часы уныния, особенно когда наступал вечер и на душе у нее становилось тяжело от тревоги и страха.
...Она еще вытирала слезы, когда на пороге дома появился дон Лизи Кирико с двумя большими свертками под мышкой. Он переменился до неузнаваемости.
— Святая Мадонна! — вскричала тетка Анто. — Да что это вы над собой сделали, милый человек?
— Я? Ах, это... Борода... — пролепетал дон Лизи Кирико с жалкой улыбкой на толстых, мертвенно–бледных губах.
Он не только побрился, но к тому же весь при этом порезался: щетинистая борода так прочно укоренилась в его впалых щеках, что он походил теперь на старого ободранного козла.
— Это я, я заставила его побриться, — поспешила вмешаться сестра жениха, донна Нела, женщина тучная, но удивительно подвижная.
С несколькими бутылками вина под шалью она, тяжело дыша, переступила порог, и ее шелковое платье цвета зеленого горошка, шуршавшее, как журчащий ручей, казалось, заполнило всю комнату.
За
— А разве я ему плохой совет дала? — продолжала донна Нела, сбрасывая шаль. — Пусть невеста сама скажет. Да где ж она? Смотри, Лизи, ведь я тебе говорила! Она плачет... Ты права, доченька. Мы слишком уж задержались. Это он виноват, Лизи. «Брить мне бороду? Или не брить?» Битых два часа решал он этот вопрос. Разве теперь он не кажется моложе? Подумать только: жених с белой бородой, да еще в день свадьбы...
— Я ее снова отпущу, — прервал Кирико сестру и с грустью посмотрел на юную невесту. — Я ведь кажусь таким же старым, но ко всему еще более уродливым.
— Мужчина, осел ты эдакий, всегда остается мужчиной, красавец он или урод! — наставительно изрекла рассерженная донна Нела. — И не забывай, что ты в новом костюме! А то враз его обновишь!
И она принялась стряхивать с его рукавов сахарную пудру, просыпавшуюся из свертков со сластями, которые ее брат все еще держал в руках.
Было уже поздно; прежде всего следовало отправиться в муниципалитет, чтобы не задерживать чиновника, а затем — в церковь; свадьба должна была закончиться до наступления вечера: на этом настаивал дон Кирико, который весьма ревностно относился к своим служебным обязанностям. За столом он сидел, как на угольях, особенно из–за сестры, любившей после сытного обеда пошуметь и повеселиться.
— Требуем музыки! Слыханное ли дело — свадьба без музыки?! Давайте плясать! Пошлите за слепым Сидоро... Тащите сюда гитары и мандолины!
Она так пронзительно кричала, что брату пришлось отозвать ее в сторону.
— Перестань, Нела, перестань! Ты должна бы понять, что я не хочу никакого веселья.
Сестра вытаращила на него глаза:
— Как? Это еще почему?
Дон Кирико нахмурился и вздохнул:
— Подумай сама, ведь едва год прошел, как та бедняжка...
— Так ты и вправду еще о ней думаешь? — прервала его донна Нела с ехидной усмешкой. — И берешь себе другую жену? Ох, бедная Нунциата!
— Да, я снова женюсь, — проговорил дон Кирико, бледнея и опуская глаза. — Но я не хочу на свадьбе ни музыки, ни танцев. У меня совсем другое на душе.
Когда солнце стало клониться к закату, он собрался уходить и попросил тещу приготовить все необходимое для ее дочери.
— Вы же знаете, мне нужно звонить к вечерне, там, наверху. Перед тем как выйти из дому, Марастелла бросилась матери на шею и опять разрыдалась; слезам ее, казалось, не будет конца. Бедняжке не хотелось, так не хотелось идти туда с ним одной...
— Да мы тебя проводим, не плачь, — успокоила ее тетка Анто. — Не плачь, глупенькая!
Однако она и сама плакала, а вместе с ними плакали и все соседки.
Невеселые проводы!
Одна только донна Нела, сестра Кирико, еще более румяная, чем всегда, не чувствовала никакого волнения: она, по ее словам, гуляла на двенадцати свадьбах, и никогда ни в слезах, ни в сладостях недостатка не было.
— Плачет дочь, разлучаясь с матерью, плачет мать, разлучаясь с дочерью. Так уж заведено! А теперь пропустим еще по стаканчику в утешение и отправимся восвояси, раз уж Лизи так торопится.