Новеллы

Саккетти Франко

На это возразил некто, по имени маэстро Альберто, [373] мастерски высекавший из мрамора: «А мне кажется, что вы сильно заблуждаетесь, и я докажу вам с полной несомненностью, что никогда еще человеческое искусство не было на такой высоте, как сегодня, в особенности же в живописи, а еще более в изготовлении изображений из живого человеческого тела».

Услышав это, все мастера стали смеяться как сумасшедшие. Тогда Альберто сказал: «Ах! Вы смеетесь, но если вам угодно, я вам это разъясню».

373

[373] Альберто Орланди – скульптор, ученик Андреа Пизано. Работал во Флоренции, известен по своим работам до 1362 г.

Некто по имени Николаи [374] заявил на это: «Ну-ка, разъясни, пожалуйста!»

Альберто ответил ему: «Раз ты хочешь, я это сделаю, только прислушайтесь немного» (ибо все раскудахтались в эту минуту, как курицы), и Альберто стал говорить так: «Я считаю, что лучшим мастером, который когда-либо писал и создавал, был наш господь бог, но мне

кажется, что многие разглядели в созданных им фигурах большие недостатки и в настоящее время исправляют их. Кто же эти современные художники, занимающиеся исправлением? Это флорентийские женщины. Существовал ли когда-нибудь, кроме них, художник, который писал бы белым по черному, или из черного сделал бы белое? Случается часто и, пожалуй, даже в большинстве случаев, что родится девица, похожая на жука. Потри ее здесь, подштукатурь там, выставь на солнце и готово – она станет белее лебедя! А разве найдется такой суконщик, шерстобит или живописец, который мог бы из черного сделать белое? Конечно, нет, ибо это противно природе. Если женщина бледна и желта, искусственными красками ее превращают в розу. Ту, которая от болезни и времени кажется высохшей, делают цветущей и свежей. Ни один живописец, не исключая Джотто, не мог бы наложить краски лучше них. Но самое замечательное то, что лицо неправильное, с глазами на выкате, вдруг окажется имеющим глаза сокола; если у кого-нибудь нос кривой, его мигом сделают прямым, ослиные челюсти мигом приведут в порядок; слишком крупные плечи подстругают, если одно из них ниже другого, его приподнимут с помощью ваты, так что плечи будут казаться пропорционально сложенными. Так это делают и с грудью и с бедрами без помощи резца так, как при помощи его не сумел бы сделать и сам Поликтет. [375] Говоря короче, я заявляю и утверждаю, что флорентийские женщины – лучшие мастера кисти и резца из всех когда-либо существовавших на свете, ибо совершенно ясно видно, что они доделывают то, чего не доделала природа. И если вы мне не верите, то взгляните на нашу страну, вы не найдете почти ни одной смуглой женщины. И это не потому, чтобы природа создала их всех беленькими. Большинство их превратилось искусственно в беленьких. То, что проделывается с лицом, проделывается и с грудью. Так что всему этому, будь оно от природы прямо, криво, или уродливо, придаются, при помощи разных ухищрений и искусства, прекрасные пропорции. Так вот, если я прав, то пусть дело хвалит мастера».

374

[374] Наколаи – возможно, Николо ди Бельтрамо, который еще с тремя товарищами начал обработку мрамора для колокольни кафедрального собора во Флоренции.

375

[375] Поликлет – знаменитый греческий скульптор V в. до н. э. Поликтет – просторечная форма его имени.

И, обращаясь ко Есем собравшимся, он спросил: «А вы что скажете на это?»

Тогда все в один голос воскликнули: «Да здравствует мессере, который так хорошо рассудил!»

Покончив с вопросом, они вручили маэстро Альберто жезл и велели принести вина из бочки, которым и угостились превосходно, заявив аббату, что они вернутся все в следующее воскресенье и доложат о своем решении по вопросу, который обсуждали. Таким образом, они все вместе вернулись в следующее воскресенье к аббату, чтобы проделать то, что проделали в этот день, но они принесли… [376]

376

[376] На этом месте прерывается авторская рукопись.

Новелла 137

Как флорентийские женщины, не изучавшие и не знавшие законов, одержали некогда верх над неким доктором прав и смутили его с помощью своих законов, нося свои наряды

В предыдущей новелле было хорошо показано, насколько флорентийские женщины благодаря своей тонкой изворотливости превзошли в искусстве придавать себе известную окраску всех когда-либо существовавших живописцев; они, как дьяволы, меняют вид и становятся ангелами красоты, а также выправляют и приводят в порядок всякие природные недостатки. В настоящей новелле я хочу показать, как закон их восторжествовал над большими учеными и какими величайшими логиками они могут быть, когда они этого захотят.

Не так давно, в бытность мою, писателя, хотя и недостойного человека, приором в нашем городе, [377] к нам явился некий правовед по имени мессер Америго дельи Америги из Пезаро, [378] человек очень красивый, а кроме того, отличный знаток в своей науке. При появлении своем в приорате он торжественно представился нам и произнес подобающие слова, а затем вошел в палаты. Так как в эту пору был составлен новый закон относительно женских украшений, то через несколько дней после его приезда за ним послали и предложили ему возможно спешно расследовать, насколько исполняются названные правила. Америги обещал это сделать. Вернувшись к себе и рассмотрев правила, он затем в течение нескольких дней рассылал своих подчиненных для производства проверки. Когда нотарий его возвращался, он рассказывал ему о доводах, которые приводили ему те или иные женщины, когда он собирался записать их при встрече. Нотарий, казалось при этом, был как бы вне себя; мессер же Америго записывал и внимательно рассматривал отчеты своего нотария.

377

[377] В марте – апреле 1384 г.

378

[378] Здесь, как и в других новеллах, сказывается любовь Саккетти к исторической документации. Об Америги можно было черпать факты из уголовных актов.

Случилось так, что несколько граждан, видя, что женщины носят то, что им хочется, без всякого ограничения, и зная в то же время об издании закона, а равным образом и о появлении нового должностного

лица, отправили от себя представителей к синьорам для оповещения их о том, что новый человек настолько хорошо исполняет свои обязанности, что в платье женщин, которое они носят теперь, оказывается, никогда нет никаких злоупотреблений. Синьоры послали за названным должностным лицом и сказали ему, что они изумляются небрежности, с какою он блюдет правила относительно женщин. На это мессер Америго ответил следующим образом: «Синьоры, всю свою жизнь я предавался науке, с тем, чтобы изучить право. И теперь, когда я полагал, что кое-что знаю, я вижу, что не знаю ничего; ибо, расследуя дела об украшениях, запрещенных вашим женщинам на основании переданных вами мне правил, я убедился, что таких доводов, какие приводят они, я не встречал никогда ни в одном законе. Я хочу, привести вам, между прочим, некоторые из них. У одной женщины фоджа разрезана на мелкие части и обернута вокруг капюшона. Мой нотарий обращается к ней: „Назовите мне ваше имя: у вас разрезная фоджа". Женщина снимает фоджу, приколотую к капюшону булавкой, берет ее в руки и говорит, что это – венок. Нотарий идет дальше: видит другую, у которой платье украшено множеством пуговиц. Ей говорят: „Вы не имеете права носить эти пуговицы". Женщина отвечает: „Нет, мессер, имею: это не пуговицы, а чашечки; [379] а если вы мне не верите, посмотрите: у них нет ножки, а кроме того, здесь нет ни одной петли". Нотарий подходит к третьей женщине, которая носит горностаевый мех, и говорит ей: „Что вы возразите? Вы носите горностай", и он собирается записать ее. Женщина говорит тогда: „Не записывайте, нет: это не горностай; это шкурка сосунка". Нотарий спрашивает ее: „Что это такое за сосунок?" На что женщина отвечает: „Это животное". И нотарий подобно животному… Часто попадаются женщины с…» [380]

379

[379] Пуговицы в форме чашечек.

380

[380] Здесь имеется пропуск в рукописи. Видимо, речь шла о четвертом женском украшении, которое было названо неопределенно – «безделушки».

Один из синьоров сказал: «Мы пытаемся лбом прошибить стенку».

Другой заметил: «Лучше заняться более важными делами».

Третий заявил: «Кто ищет чего плохого, – на здоровье».

Наконец кто-то сказал: «Я хочу напомнить вам, что римляне ничего не могли поделать со своими женщинами, хотя они и покорили весь мир. Чтобы заставить отменить правила относительно женских украшений, они побежали на Капитолий и победили римлян». Они получили то, чего хотели, и в такой мере, что Коппо дель Боргезе, согласно одной из новелл этой книги, чуть с ума не сошел, читая рассказ об этом у Тита Ливия. [381] И так после ссылок то на то, то на другое весь приорат сказал мессеру Америго, чтобы он поостерегся делать то, что было бы очень хорошо проделать, но оставил бы это недоделанным. И это было сказано в такой час, в такую минуту, что с той поры доныне ни одно должностное лицо не ставило своей обязанностью или не давало себе труда…, предоставляя свободу венкам, заменившим разрезные фоджи, чашечкам, сосудикам и безделушкам. Потому-то житель Фриуля и говорит: «Чего хочет женщина, хочет синьор, а чего хочет синьор – сам черт не разберет».

381

[381] Ср. нов. 66.

Новелла 140

Трое слепых странствуют вместе и решают делить всю выручку между собою поровну. Но в Санта-Гонда у них происходит такая ссора, что они избивают не только друг друга, но достается и хозяину с женою, которые пытаются их разнять

В приходе св. Лаврентия, около Санта-Орсолы, [382] в городе Флоренции, жило несколько слепых из тех, что собирают милостыню. Вставали они очень рано поутру и шли кто к Нунциате; [383] кто к Орто Сан-Микелэ, а кто распевать по соседним деревням. Они часто сговаривались собираться на обед после утренних странствий у Колокольни св. Лаврентия, где жил один трактирщик, который всегда давал их братии и поесть и выпить.

382

[382] Церковь св. Урсулы находилась севернее нынешней церкви св. Лаврентия.

383

[383] Аннунциата деи Серви – см. нов. 76.

Однажды утром, когда двое из слепых, пообедав, сидели за столом, один из них, рассуждая об их достоянии и бедности, сказал: «Я ослеп, пожалуй, лет двенадцать тому назад и заработал, пожалуй, тысячу лир».

Другой ответил на это: «Ах, я несчастный! Я ослеп так недавно, что не успел заработать и двухсот лир».

Товарищ его спросил: «Сколько же лет, как ты ослеп?»

Тот ответил: «Да, пожалуй, три года».

Тут подошел третий слепой, которого звали Ладзеро да Корнето [384] и, приветствуя их, сказал: «Бог помощь, братья мои!»

384

[384] Корнето – большой замок неподалеку от Чивитавекьи.

А те спросили: «Кто ты такой?»

Он ответил: «Я хожу впотьмах, как и вы», и продолжал: «А о чем у вас речь?»

Тогда слепцы рассказали ему, сколько времени они собирают милостыню.

На что Ладзеро сказал: «Я родился слепым и мне сорок семь лет. Если бы я сберег деньги, которые собрал, я был бы самым богатым слепцом в Маремме».

«Да, – сказал на это ослепший три года назад, – все, кого я встречаю, в лучшем положении, чем я».

Когда они втроем побеседовали таким образом, последний слепой и говорит: «Оставим-ка разговоры о прошедших годах и давайте лучше соединимся втроем и все, что мы выручим, пусть будет у нас общим. Когда мы отправимся собирать, го выйдем вместе, возьмемся за руки и, если нас нужно будет водить, заведем поводыря».