Новенькая не для меня
Шрифт:
– Боишься, что все увидят, что у тебя терки с родным сыном?
Катя качает головой.
Отец разочарованно ухмыляется.
– Мне все равно на других, как ты до сих пор этого не поймешь, Ярослав.
– А на кого тебе не все равно?
– На тебя и на маму, – эти его слова вонзаются острием прямо в сердце.
– Не ври мне, – голос садится, и я жалею, что не в силах заорать об этом на весь мир.
Отец качает головой и сжимает кулаки.
– А теперь давай все же поговорим. Я
Нам приносят заказ, и Катя делает большой глоток. Косится на отца, пока тот гипнотизирует гладкую поверхность кофе.
– Слушайте, у меня сегодня ещё есть дела. Давайте уже поговорим и разойдемся.
С удивлением вижу, как у отца начинают подрагивать руки, и вопросительно выгибаю брови.
– Мама в больнице, Яр.
– Что ты с ней сделал? – хватаю со стола вилку и сжимаю в руке так, что кожу простреливает болью.
Закусываю губу, только бы в эту секунду не сорваться и не накинуться на отца.
Он тяжело вздыхает и поднимает на меня потерянный взгляд. И меня это вышибает из колеи. Отец никогда не был растерян и потерян. Он всегда собран и максимально серьезен.
Но не в эту секунду.
Сглатываю подступающую тошноту.
– Пап, что случилось? – не могу говорить громко. Выходит какой-то больной хрип.
– Это я виноват во всем. Недоглядел.
– Леш, расскажи с начала, он же ничего не понимает. Посмотри на него, – Катя кладет руку на плечо отцу.
– Ага. Когда ты заметил в поведении мамы что-то подозрительное?
Хмурюсь. Напрягаю память.
– Месяца два-три. Когда она от тебя начала шарахаться.
Кивок.
– Ага, все правильно.
– Может, уже объясните, что, мать вашу, происходит? Я вроде не страдаю тугоумием.
– Сын, мне тоже сложно, поверь. У мамы обнаружили тревожную депрессию.
– Что ты городишь?
– Леш, если ты сам не расскажешь — расскажу я, – напирает Катя.
Вся картина напоминает жалкую мыльную оперу, со мной в главной роли.
– Где-то полгода назад мы с мамой узнали, что у нас будет второй ребенок. Оксана была так счастлива, да и я, что тут скрывать.
За столом воцаряется молчание. Я заталкиваю свой эгоизм в дальний уголок и даю отцу договорить. Впервые я вижу, что ему сложно дается каждое слово.
– Тебе уже хотели говорить, а потом что-то пошло не так. Мама потеряла ребенка. Врачи её вдоль и поперек обследовали, но так и не поняли, почему это произошло. Я в тот момент настоял, чтобы с ней поработал психолог, потому что видел, как болезненно она переживает это.
Ловлю на себе взгляд Кати, полный боли. И понимаю, что каждое слово — гребаная правда.
И она знала обо всем.
– И что дальше? – голос не слушается, по спине катятся капельки пота, а руки тоже начинают
– Она ездила к психологу, и все вроде нормализовалось. Вроде. Потом я стал замечать, что она меня боится. Но не мог понять причину. Стоило мне появиться рядом, как она менялась. Тряслась, в глазах слезы.
– А синяки на руках? Я же сам их видел.
Папа кивает.
– Это моих рук дело. Она на лестнице оступилась, я вовремя успел перехватить, ну и силы не рассчитал. В итоге ты видел ссадины на запястьях.
– Я не понимаю.
– Ты же знаешь, что я недавно камеры поставил в доме, можешь посмотреть, что я её и пальцем ни разу не тронул.
– Тогда почему?
– Я начал замечать, что она стала рассеянная, потерянная, да и ещё много всяких признаков, что с ней что-то происходит. Повез к спецам. Диагноз: тревожная депрессия.
– Что это значит?
– Это значит, что она в моем лице придумала себе угрозу. Ей казалось, что я её обижаю и тираню.
– Это правда, Яр. Я сама ездила с Лешей и Оксаной.
– Почему ты не рассказала, когда я с ног сбивался в поисках мамы? – повышаю голос, но делаю глубокий вдох, чтобы не привлекать внимания.
– Это я попросил. Мне нужно было время, чтобы созреть на разговор с тобой.
– То есть это из-за того, что мама потеряла ребенка?
– Да, это послужило спусковым крючком. Я очень виноват перед тобой, Яр. Но я просто не мог заставить себя все это вывалить на тебя. Я видел, что наша семья рушится, и не мог ничего сделать с этим. Видел, как ты меня ненавидишь, но я не хотел, чтобы ты боялся состояния мамы.
– Она в психушке? – спрашиваю, а у самого мороз по коже.
Папа удивлённо распахивает глаза.
– Ты что? Какая психушка? Нет конечно.
Облегченно выдыхаю.
– А где она?
– В клинике за городом. Я пригласил специалиста из Австрии. Какой-то крутой психолог. Он с ней работает.
– С этим можно жить?
Папа непонимающе хмурится.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну она вернется домой?
– Конечно. Просто сейчас у неё пик, и нужно находиться под наблюдением, чтобы врачи видели любое колебание в её состоянии. Как только она станет стабильна, вернется к нам.
– Но это же началось раньше все.
Папа грустно качает головой и закусывает губу.
– Да, когда я стал губернатором. Ты это имеешь в виду? – молча киваю. – Да, мы отдалились с Оксаной, но, Яр, – папа усмехается, – я твою маму увидел, когда она была в девятом классе, а я в одиннадцатом. И я понял, что кроме неё мне никто больше не нужен будет по жизни. И я ни дня не отказывался от этой мысли. В каждой семье бывают тяжелые периоды. Но ты и мама для меня самый надежный тыл и самые важные люди.