Новенький
Шрифт:
Вместо того чтобы в эти бесценные мгновения восхищаться упругостью женских половых органов, мне следовало состряпать какое-то извинение. Но не успел я открыть рот, как она ушла.
Я чуть не побежал за ней – сказать, что я нечаянно, но мне было слишком неловко. Я хотел просто забыть о том, что случилось. Хотел забыть, что она существует. Хотел забыть, что существую я.
Хотел заползти в большой темный мешок и просидеть там лет десять.
Эта линия философских умозаключений была прервана жалобой желудка, и я рванулся к окну блевать “кровавой Мэри”. По пути наружу она была чуть приятнее на вкус.
Все
Я поднялся по лестнице и попытался танцевать, но на танцплощадке было слишком много народу. Все просто скакали вверх-вниз на пятачке, размазывая по соседям пот. Для размышлений слишком жарко и громко.
На открытой палубе какие-то парни курили косяк. Я сделал первую в жизни тяжку, от чего ощутил одновременно тошноту и похоть – непотребное сочетание. Решил было пойти в туалет подрочить, но когда вспомнил, сколько там блевоты, мой желудок выразил недовольство. Я кинулся к борту, и меня вырвало в реку, а вставший член больно бился о поручень.
Я поискал стул. Имелся только один, втиснутый между целующейся парой и обжимающейся парой, так что пришлось сесть туда.
Я закрыл глаза. С закрытыми глазами мне показалось, что палуба раскачивается, и желудок запротестовал. Если я не хочу проблеваться снова, придется сидеть с открытыми глазами.
Я сидел неподвижно и пытался отключиться от мира. Желудок-бетономешалка – наименее отвратительное из всего, что воспринимали органы чувств. Я потрогал рукав замшевого пиджака. Тоже не ужасно. Пробовать на вкус, нюхать, слушать или разглядывать нечего, но если трогать замшу и дальше, может, удастся стереть из сознания все остальное. Я посмотрел в окно, надеясь увидеть звезду, но за лондонскими уличными фонарями звезд не разглядишь. Пришлось остановиться на рукаве пиджака.
Еще час и двадцать пять минут. Скоростью моих часов управлял какой-то злобный гад.
Мне надо домой.
Мне надо домой.
Мненадодомой.
Мненадодомойнададомойнададамойнададамой.
Глава семнадцатая
Я был так счастлив, когда тусовка наконец завершилась и я сел в метро до Хэрроу, что решил отложить самоубийство по крайней мере на неделю.
Несмотря на то что ни на одной тусовке шестого класса мне ни минуты не было хорошо, ходил я на все.
Пожалуй, стоит повторить. Количество тусовок: множество. Количество минут на тусовках: еще большее множество. Общее количество минут на тусовках, когда происходило что-нибудь хорошее: ноль.
Не идеал социального уравнения, но я все-таки с ним мирился, – главным образом за отсутствием выбора. Дэйв стал негритосом, Гонг-Бай на корабле целовался с фантастически красивой китаянкой. Они встречались еще пять лет, он общался с ней исключительно на кантонском диалекте и обогатил меня обширными, по сей день неисследованными глубинами смысла выражения “держать свечку”.
Барри, кстати, пришел на одну тусовку, сообщил мне, что все это – дерьмо собачье, ушел через полчаса и больше ни на одной не появлялся.
Несмотря на нулевую отметку удовольствия на этих тусовках, что-то в них меня привлекало. И дело не только в отсутствии других занятий. Я всегда шел туда с жаждой завоеваний, открытий и приключений. Не в том смысле, что рассчитывал раскопать новых людей или открыть непознанное в себе самом. Мой путь открытий носил строго биологический характер. Дело было не в удовольствии. Как и все остальные, я шел лишь для того, чтобы сложить эту головоломку,
В идеале я бы еще поучился, как с ними разговаривать, но стремиться к этому – пожалуй, уже немного чересчур.
Несмотря на мою сексапильность ниже среднего, я обнаружил, что, когда все напились и всех красивых разобрали, мне всегда удается найти кого-то, с кем поэкспериментировать.
Одной из худших была тусовка в конце семестра, на которой я наблюдал, как Школьный Зверь полощет член в бутылке зубного эликсира, затем водруженной на полочку в ванной. Я целиком поддерживал этот фокус (в конце концов, дело происходило дома у Нила Котари). Однако меня поверг в уныние мой первый полноценный разговор с представительницей женской школы: в конце она проговорилась, что по их сторону Берлинской стены меня зовут “Бруно”. Я сделал катастрофическую ошибку, настояв на объяснениях. И обнаружил, что это не ласковый намек на то, что мой голос похож на Бруно Брукса<Тревор Бруно Брукс – ведущий хит-парада “Топ-40” и утреннего эфира на Радио-1 с 1987 по 1994 г.>, или что мой мозг напоминает Бруно Беттельхайма<Австрийский детский психолог (1903 – 1990), ученик Зигмунда Фрейда, работал с детьми, страдающими аутизмом.>. После получаса игры в угадки обнаружилось, что прозвали меня в честь Фрэнка Бруно<Британский боксер-тяжеловес (р. 1961), чемпион мира.>, тем самым восславив мой ставший легендарным апперкот в вагину.
О нем знали все. Повторяю – все.
Все.
В плане сексуальной жизни на ближайшее время это не сулило ничего хорошего.
Совсем ничего хорошего.
Глава восемнадцатая
– Барри?
– А?
– Ты почему на тусовки не ходишь?
– Не знаю.
– Должна же быть причина.
– Гмм... Полагаю, потому, наверное, что они – сплошь дерьмо собачье.
– Верно.
– А что? Тебетам нравится?
– Нет. Я считаю, они дерьмо собачье.
– Тогда зачем ты туда ходишь?
– Не знаю.
– Должна же быть причина. Что-то же заставляет тебя туда ходить.
– Нет. Никакой причины – просто хожу.
– А.
– Но я их терпеть не могу, – сказал я. – На самом деле я их ненавижу.
– Потому что они – дерьмо собачье?
– Ага. Потому что они – дерьмо собачье. Потому что они – полное дерьмо. Черт, дерьмо полное. Такоедерьмо. Черт. ОХ, БЛИН!Черт! Как подумаю... Черт. Такое дерьмо. Так ужасно. Просто ТАКОЕ, ТАКОЕ ДЕРЬМО! ЧЕРТ/
– Когда у тебя случается духовное озарение, ты очень членораздельно излагаешь. Ты в курсе?
– Такое дерьмо.
– Тогда зачем туда ходить, осел?
– Не знаю. Просто не знаю. Зачем туда ходить? Барри, скажи мне, какого хрена туда ходить?
– Девчонок лапать?
– Да. Теоретически – да. Но мне мало что достается. И даже когда кого-нибудь нахожу, удовольствия никакого.
– Черт. Может, стоит познакомить тебя с дядей?
– Очень смешно. Может, и стоит.
– Слушай, Марк, Не будь таким кретином. Разумеется, тебе не в кайф лизать совершенно незнакомому человеку гланды, когда ты надрался, да к тому же вы друг другу даже не нравитесь. Это омерзительно.