Новгород и Ганза
Шрифт:
2. Ранние контакты. Пути слов
В истории языкового знакомства северогерманского купечества с Новгородом большое значение имело то, что немецкие купцы пришли в Новгород буквально «по скандинавским следам», вначале укрепившись на Готланде, а затем начав торговлю и в Новгороде. На этом начальном этапе немцы знакомились с новым языковым окружением через скандинавское посредничество. От этого времени остались следы в средненижненемецком языке: например, устав ганзейской купеческой общины в Новгороде, Петрова подворья, носит скандинавское название скра, в нижненемецком skra, schra или scraa от древнескандинавского слова skra «высушенная шкура, грамота, свод законов, кодекс». Дело в том, что первая редакция этого устава была написана на Готланде между 1229 и 1250 гг. (ил. 3). В это время город Висбю на Готланде уже практически двуязычен: в магистрате вместе с готландцами заседают немцы, городское право Висбю существует
Языковое знакомство немецких купцов с Русью начинается через устное общение. Старейший слой местных слов и названий, воспринятых нижненемецким на этой устной стадии, представлен географическими названиями Новгородской земли.
Заимствования новгородской топонимики несут в себе следы древних контактов, в которых участвовали русские, скандинавы, немцы и финское население западных новгородских земель и областей, расположенных на пути в Новгород. В немецкой форме этих слов явственно прослеживаются не только славянские, но и угро-финские черты, указывающие на то, что в этот ранний, еще до-ганзейский период в русско-немецком контакте участвовали финские диалекты местного населения. Например, название острова Котлин, на котором сегодня стоит город-крепость Кронштадт, встречается в древнешведской форме Ketlingen, которую употребляют и немцы в своем старейшем торговом договоре с Новгородом на нижненемецком языке — грамоте Ярослава 1269 г.: binnin ketlingen van gotlande «от [острова] Готланд до [острова] Котлин». Это немецко-скандинавское обозначение, так же как и русское название Котлин, происходит от финского Kattila. Столь же давно известно немцам и название A Idagen «Ладога», воспринятое ими через скандинавскую форму Aldeigju-borg, первоначально, как видно из ее второй части – borg, относящуюся к укрепленному населенному пункту, а уже затем перенесенную на Ладожское озеро. Этот топоним северо-западной Руси, хорошо знакомый скандинавам и упомянутый даже в исландских сагах, а также русское название Ладога возникли независимо друг от друга, но из одного и того же источника: оба происходят от финской формы aaldokas или aallokas. Это свидетельствует о том, что на ранних этапах своего знакомства с топографией и топонимикой и гидронимикой новгородских земель скандинавы, а вслед за ними и северные немцы встречались с коренным финским населением и его языком. Как и русские, они могли усваивать местные названия непосредственно из финского, но был, как мы видели, и другой путь — через скандинавское посредничество. Еще один пример — нижненемецкое название реки Ижоры Engera, возникшее из сложения Enger- и а - «вода», которое пришло из финского Inkeri через скандинавский. Разумеется, возможен был и путь заимствования через древнерусский язык. Название реки Волхов пришло в нижненемецкий язык в древнерусской форме: источником упоминаемого в ганзейских текстах Uolkov, Wolkow должно было быть древнерусское обозначение Волховъ. Скандинавская же форма Olkoga, Alhava объясняется прямым заимствованием из финского Olhavan-joki.
Местные географические названия карело-финской зоны, включавшей новгородские земли и Приладожье, были известны скандинавам задолго до прихода немецкого купечества, еще по их ранним связям с Русью и Востоком. Историки полагают, что, например, Ладогу скандинавы узнали за век до Киева и Константинополя. Топонимы на – gardr (к которым относится и скандинавское обозначение Новгородской земли Holmgardr, позднее перенесенное и на сам город) и название Ладоги Aldeigjuborg считаются языковыми свидетельствами древнейших скандинавско-финских контактов, относящихся еще к VIII—IX вв. Когда в XII—XIII вв. начинает развиваться письменная традиция ганзейских городов и создаются ранние письменные источники по истории взаимоотношений Ганзы с Новгородом, эти топонимы и гидронимы, проникшие в западные языки через устное общение, уже занимают в них прочное место. Ганзейские писцы свободно употребляют их в документах, составленных не только на нижненемецком, но и на латинском языке, например в грамоте 1260-х гг.: inter engeren et aldagen «[на пути] между Ижорой и Ладогой».
Имена нарицательные могли заимствоваться в различные периоды пребывания немецких купцов в Новгороде. Большинство из них проникало в язык ганзейцев через устное общение, и только некоторые социальные термины являются типичными заимствованиями через сферу официально-делового письма. В ходе культурных, торгово-дипломатических и, конечно, языковых контактов Руси с Северной Германией наблюдаются как нижненемецкие
Нижненемецкий заимствовал из древнерусского языка названия мер весов, денег, товаров, титулов официальных лиц или инстанций и некоторых других понятий и реалий, в отношении которых авторы текстов не сочли правильным употребление родного слова или проявляли в этом вопросе колебания. Товары, деньги и меры веса — это характерные культурные реалии, для которых иностранный язык не располагает собственными обозначениями и поэтому заимствует их из местного языка. Так были заимствованы из русского языка слова, обозначающие русские денежные единицы: кипе «куна» (первоначально кунья шкурка, используемая в качестве разменной единицы) и названия денежных единиц soltnyck, zlotnyk «золотник», musskowike «московка» и rubel «рубль».
Есть и аналогичные заимствования в обратном направлении: в грамоте Великого Новгорода городу Колывани (Ревелю) 1439 г. с требованием возвращения товара указывается количество зерна в ластах и пундах, то есть в западных мерах и при помощи их немецких обозначений: 14 ласты жита, 3 пунъды пшеничы.
В процессе торговли заимствуются также названия товаров местного ассортимента, например borahne «баранья (шкура)», в особенности же — обозначения кож особой, местной обработки. К таким сортам кож относилась юфть, название которой перешло в нижненемецкий как jufften и сохранилось в современном немецком языке до сих пор (Juchten), и заимствование apecki (из древнерусского опойки, в форме множественного числа), обозначавшее кожу, выделанную особым образом из телячьей шкуры определенного возраста. Меховой ассортимент, столь характерный для торговли с Русью (рис. 39), представлен не только общеизвестными обозначениями ценных пород меха, но и такими специальными терминами, как древнерусские обозначения для сшитых вместе малоценных шкурок шевница, двоиница, троиница в нижненемецких schevenysse, doyenisse, troynisse.
К этой же группе традиционных заимствований относятся названия предметов, представляющих культурное или техническое своеобразие Руси или Ганзы. Например, обозначение русской ладьи передавалось в нижненемецких документах как loddige, а для особого ганзейского товарного судна (по-немецки Kogge) было русскими сделано заимствование коча.
Названия частей русского дома употреблялись ганзейцами в новгородской общине в отношении их жилища, например немецкие clete «помещение в доме, в т. ч. в ганзейском подворье (дворе св. Петра)», potklet «цокольное помещение, кладовая» (ср. русск. клеть, подклет). В сообщении 1442 г. о пожаре ганзейского подворья в Новгороде упоминаются de senicke unde de dornsze, то есть «сенник и горница». Заимствованное из древнерусского слово pogribben (сравните русское погреб) употреблялось, как и в новгородском, для обозначения тюрьмы.
Некоторые явления, в общем не связанные исключительно с Русью, очевидно, воспринимались ганзейцами в контексте русской специфики и поэтому обозначались в немецких текстах русскими (или иными славянскими) заимствованиями. Например, граница всегда называется по-нижненемецки grenitze, а рассказывая о своих долгих и трудных переговорах с официальными лицами Новгорода, ганзейцы отчитываются в розданных взятках, называя их то словом passul (ср. русское посул), то обычным немецким словом gaue, gifft, буквально значащим «дар, подарок».
Чины и титулы должностных лиц и названия инстанций могут обозначаться как заимствованными словами, так и аналогичными терминами своего языка. В этом отношении нижненемецкие тексты обнаруживают колебания, называя новгородского посадника и заимствованным posadnik, и немецким соответствием borchgraf (в немецком контексте бургграф), тысяцкого — заимствованием tytzadsek или же нижненемецким словом hertog «военачальник» (позднее «герцог»). В свою очередь и древнерусский язык заимствовал названия западных титулов и чинов, для которых не было соответствия в родном языке, например ратманинъ «ратман, член магистрата», кумендерь «комтур (Ордена)» и местерь «магистр (Ордена)». Встречается обозначение западного епископа словом пискупъ (с пискупомъ рискьмъ «с епископом Рижским»), то есть в форме, заимствованной из нижненемецкого biskup. Общехристианский греческий термин (архи)епископ хорошо известен и в древнерусском: он так же точно употребляется в отношении новгородского владыки в письмах от архиепископа новгородского. Очевидно, различая в своих текстах немецкую и древнерусскую форму одного и того же слова, писари намеренно избегают отождествления католического епископа и своего, православного.