Новгородский толмач
Шрифт:
Что мне оставалось делать?
Я только старался всегда садиться подальше от княжны, не прикасаться к ее пальцам, когда мы вместе листали книгу, не встречаться с ней взглядом. Елену Стефановну все это только забавляло. Но угрюмые няньки, сидящие по стенам, поджимали губы и явно выражали свое неодобрение. По их понятиям, вообще не бабье это дело - книги читать да учить басурманские языки. Видимо, какая-то из них и решила вмешаться. А оружие у них всегда одно - верное, опробованное, вековое. Клевета.
Уж не знаю, какие слухи
– Кто велел?
– крикнул он.
– О чем ты, Иван Иванович?
– испуганно спросила Елена Стефановна.
– Вот это все - кто велел?!
Он подошел к столу, схватил том Петрарки.
– Это что за книга? Жидовская?
– Господь с тобой! Вот же тут ангелы Божьи нарисованы и крест. Ты же сам разрешил мне выучить итальянский и греческий. Вот Степан Юрьевич нам здесь помогает...
– Ты кто?
– Принц резко повернулся ко мне.
– Посольского приказа подьячий, Степан Бородин-Червонный, ваша милость.
– А вот мы сейчас посмотрим, какой ты подьячий!
Принц сделал несколько шагов ко мне и схватил за ворот. Другой рукой залез мне за пазуху и выдернул цепочку с нательным крестом.
– Латинский?
– Боже упаси, ваша милость. Православный, в Архангельском соборе освященный.
Но принцу нужно было на ком-то разрядить свой гнев. Взгляд его упал на забившуюся в угол Елену Ивановну.
– А ты здесь что делаешь? Опять затеяла моему сыну башку разбить? Нечего тебе здесь торчать - поняла?
Княжна от страха не могла ничего сказать, только всхлипывала и тихо скулила.
Елена Стефановна сделала шаг вперед, положила ладонь на плечо мужа.
– Раз уж ты зашел, Иван Иванович, не взглянешь ли на сыночка? Какое-то у него пятнышко на шее, мы не можем понять, что такое: то ли родинка новая появилась, то ли что-то худое.
– Где он?
– В соседней горнице, спит в колыбельке. Уже и святой водой кропили, и икону из Троицкой лавры привозили - не помогло. Взгляни-ка ты отцовским глазом, может, совет какой дашь. А то мы, бабы, только кудахчем, а толку мало...
Постепенно ей удалось успокоить мужа и увести.
Можешь себе представить, в каком тягостном настроении я вернулся в тот день домой. Ведь я привык смотреть на Ивана Молодого как на героя боев на Угре, как на спасителя отечества. Я почти преклонялся перед ним, радовался, что у нас будет такой повелитель. Как же тяжело мне было вызвать его непонятный и неоправданный гнев!
Главное же: нет сомнения, что гнев этот мог быть вызван только ядом клеветы. Но какое обличье приняла змея в этот раз? Латинство? Жидовство? Это словечко
Хромота у принца Ивана из-за болезни, которую здесь называют "камчуг". От нее нога воспаляется так, что даже прикосновение гусиного пера кажется невыносимым. Знахари лечат ее настоем цветка иван-да-марья, что соответствует латинскому Viola tricolor. Однако вряд ли Иван Молодой решится ослушаться запрета церкви и призвать знахарей. Говорят, что сильный камчуг может обернуться потом каменной болезнью почек, и тогда человек умирает.
Не дай Бог, чтобы такое случилось! Тогда кинутся искать колдунов по всей Москве - то-то прибавится работы палачам.
Не помню, как я дотянул тот тягостный день в приказе, как добрался домой. Но когда сели обедать, я вдруг понял, что не могу донести ложку до рта. Рука так тряслась, что я только проливал щи на бороду. Жена моя вскочила, бросилась ко мне.
– Степанушка, что ты?! Что с тобой? Неужто лихоманка-трясун напала? И с лица побелел, как плат!
Она прижимала мою голову к груди, гладила по волосам. Углом рушника утирала мокрое лицо. Под ее ласками дрожь понемногу утекла из моих пальцев. Но она все продолжала хлопотать и причитать. Стала кормить меня с ложки, как младенца.
Только ночью, когда легли, смог я ей связно рассказать о случившемся. И она снова, как уже было не раз в последний год, стала уговаривать меня оставить службу в Посольском приказе.
– Не для тебя это дело, Степанушка, нет у тебя тех зубов и когтей, какие нужны для дворцовой жизни. Твое дело - книжное, умственное. Помнишь, как хорошо было в Пскове, как тебя засыпали заказами. И в Москве найдутся желающие, книги нынче всем нужны. Завели бы переписочное дело, завели бы лавку рядом с базаром. Там бы приказчик сидел, заказы принимал и выдавал. А ты бы дома все переписывал и переводил. И ходить никуда не надо. То-то славно было бы, то-то душевно!
Она гладила меня по щекам и плечам, мечтала вслух, тешила себя надеждами. И у меня не повернулся язык вернуть ее с облаков на землю. Напомнить, что говорили мы об этом двадцать раз. И двадцать раз я объяснял ей, что Москва - не Псков. Что здесь все книжное и переписочное дело отдано монастырям. И что они не потерпят, чтобы какой-то подьячий завел свою лавку и начал переманивать у них заказчиков.
Дорогая сестра, я почему-то верю, что Господь и ангелы Его слышат твои молитвы лучше, чем мои. Помолись за меня, чтобы миновало меня обвинение в ворожбе и чтобы дано нам было свидеться на этом свете после двадцати лет разлуки.