Новик
Шрифт:
Сначала он прочитал сборную солянку стихотворения «На взятие Казани», которую Алиса попыталась изобразить. В рамках совершенно непривычной для эпохи силлабо-тонической нормы стихосложения. Ее еще просто не придумали. Поэтому звучало это все ОЧЕНЬ необычно, хотя складно и мелодично. Не говоря уже о звучании и общей компоновке, выбивавшейся чуть более чем полностью из всего, что царь читал либо слышал.
Там было все, что удалось хоть как-то склеить друг с другом. Кусок из «Бородино» Лермонтова. Кусок из какой-то песни XX века. Кусок еще откуда-то. Но адаптировано и причесано под местный язык
Это стихотворение и было главным подношением. Ведь и Андрей, и Марфа помнили о том, как в XVIII-XIX веках правители любили получать стихотворения хвалебные, прославляющие те или иные их достижения. Особенно военные и политические. Эффекта, впрочем, на Ивана Васильевича все их усилия не произвело никакого. Он прослушал молча, не выражая никак своего отношения. И вообще держа маску бесстрастия на своем лице.
Явно дело пошло не так и не туда, подумал Андрей. Однако все же зачитал «Боже царя храни!» в расширенной версии. Само собой, с пояснением, как и в предыдущем случае что к чему и зачем. И опять ничего.
Прочитал.
Замолчал.
Царь тоже молчал, как и присутствующий десятник. Тот, кстати, был, без всякого сомнения, потрясений в положительном ключе, но молчал. Царь же, пристально рассматривал Андрея с очень странным, задумчивым взглядом. Пока, наконец, не произнес:
– Славные вирши. Но разве это дар для царя?
– Прости Государь. – невозмутимо ответил Андрей, скрутив свиток. – Ты прав. Это просто слова.
– Тогда в чем твое подношение?
– Я слышал, что боярам не нравится твой выбор супруги. Говорят, что ее здоровью угрожают злые козни. – От этих слов Иоанн напрягся, а взгляд его стал ледяным. – Я не ведаю кто, когда и как будет пытаться ей навредить. Ей, а значит и тебе, и всем нам, твоим верным слугам. – добавил Андрей.
– Честных людей обычно травят ртутью да мышьяком. И не разом, а по чуть-чуть, дабы не распознать на пробе. Чтобы этому злодейству противостоять нужно каждый день пить молоко и есть сырые яйца. Это средство не поможет, если решать дать много яда. Но если кормят маленько, чтобы отрава накапливалась, то…
– Не боишься давать мне такие советы? – очень жестко и холодно спросил царь.
– Если нужна проверка, то я готов лично вкушать яд в течения месяца или более, защищаясь предложенным способом, – произнес Андрей. И замер с самым невозмутимым видом. Серьезным. Максимально спокойным.
– Откуда о том ведаешь? – после очень долгой паузы спросил Иоанн.
– Отец о том сказывал.
– А он отколь ведал?
– Мне то неизвестно.
– Читать-писать тоже он тебя учил?
– Истинно так, - ответил Андрей, имея в виду не этого, а того отца – из прошлой жизни. – Он сказывал, что ученье – свет, а не ученье – тьма.
– Добрые слова, - кивнул царь и кивнул на столик, мол, клади свиток. Андрею не требовалось второй раз намекать. – Я слышал, - продолжил Иоанн, - что ты удумал новую масляную лампу, которая светит ярче прочего.
– Удумал.
– И печь, что не дымит?
– Что отводит дым сразу на улицу,
– А масло светильное? Ты ведь полбочки купцу продал. Откуда взял?
– То дух дерева. Мы его, когда уголь жгли для кузнеца, заприметили. Он как деготь получается. Ничего хитрого в том нет, просто обычно его не примечают и спускают в отходы.
– Ясно. – едва заметно хмыкнул Государь.
– А краску откуда брал?
– То наследство отца.
– Поэтому ты обещал купцу тульскому еще краску? – усмехнувшись поинтересовался царь.
– Люди, с которым отец вел дела вышли на меня и предложили не с ним, так со мной дела вести. Но я не уверен в них, а они во мне. Поэтому не ясно, сладиться что или нет. Так что ничего точного я не обещал.
– Кто такие?
– Не знаю. Я с ними ранее был не знаком. Может врут. Может нет. Если попробовать, то, возможно, добывать краску.
– Врешь же.
– Вру, - честно и абсолютно невозмутимо ответил Андрей. – Зато от чистого сердца.
– Как? – расплылся в улыбке Иоанн. – От чистого сердца? Ха! Ладно. А лошадей чего подарил поместным дворянам? Почему не в долг дал?
– Какой смысл давать в долг то, что не смогут вернуть?
– Это ты на саблю взял. Это твое. Зачем им отдавать?
– Государь, мне там службу служить тебе. Промеж них. И от того, как мои боевые товарищи станут ко мне относиться, да готовы ли окажутся к службе зависит – смогу ли служить.
– Поясни, - нахмурился царь.
– Если давать в долг, то сие дело не воинское, а купеческое. Ведь купец с должником в бой не идет плечом к плечу. А значит и не нуждается в том, чтобы заемщик был ему товарищем.
– Значит мнишь, что старшины делают неразумные дела? – усмехнулся царь.
– Государь, то не моего разумения вещи. Я, быть может, еще очень юн и не понимаю многого. Посему и мыслю так, по-простому.
– Мыслишь то может и по-простому, а крепостицу поставил. Зачем сие? Да ты не робей. Сказывай что мнишь.
– Для воеводы, Государь, очень пользительно, чтобы все оставалось так, как есть. Ибо поместные дворяне при появлении татар хватают свои семьи да бегом в Тулу бегут. Отчего войско вокруг воеводы само собой появляется без каких-либо усилий. Дурное. Но для осадного сидения достаточное. Но с воеводы что спрашивать? Он в Туле гость. Тут год посидит, там год потопчется. Ему дела Тула без интереса. Поместные же дворяне каждое такое нашествие вынуждены терпеть убытки и нищать, ведь татары разоряют их поместья, портят посевы, жгут дома, режут и угоняют в рабство крестьян. Старшины же…
– Значит воевода тебя вынудил крепостицу ставить? – перебил его царь.
– Никак нет. Он старается свою службу служить, я свою…
– Я тебя что-то не пойму, - ухмыльнулся Иоанн. – Спрашивал я тебя о том, почто ты крепостицу поставил. А ты мне тут про воеводу сказываешь. За нос меня водить вздумал?
– Государь, я поставил крепостицу, чтобы люди, которые трудятся на твоей земле, выданной мне в поместье, при набеге татар не по оврагам да лесам прятались, а за стенами отсиживались. И чтобы татары жилье не жгли, да разорение не такое страшное творили. И чтобы я мог со спокойной душой в службу дальнюю полковую ходить.