Новик
Шрифт:
– Рад что ты это понимаешь, - очень серьезно произнес Петр.
– Остаются только уважаемые люди. Петр Глаз умер. Я почему-то на него думал поначалу.
– Поначалу?
– Марфа сказала, что он от воеводы пришел как-то сам не свой. Нервный. Возбужденный. Видно он ему что-то посулил. Начал должников своих призывать, да беседовать тишком. И случилось это примерно за седмицу до моего прибытия в Тулу. Не знаю, что там воевода Петру наговорил, но он его явно под монастырь подводил.
– Или под плаху. За татьбу могли и голову снять, невзирая на заслуги. Воеводе он явно
– Или кто-то ему денег дал.
– Не обязательно денег. – усмехнулся Петр Рябой.
– Он специально не стал спрашивать долг пока мне не было пятнадцати лет?
– Конечно. В четырнадцать лет какой с тебя спрос?
– С воеводой он поделился?
– Деньгами, что выдали ему в зачет твоего долга? – улыбнувшись, спросил Петр. – Я того не ведаю, но мню – да. Очень похоже на то, что этим он тезку моего и поманил. По правде сказать, твой долг может и реальный, но принял ты наследие отца слишком рано. А значит с родичей твоих из Коломны его взыскивать бы пришлось. Сам понимаешь, с твоего деда просто так что-то вытрясти мало надежды, кроме тумака да брани. Тем более, что видаков у Петра не было. А слово против слова у них равны. Так что… - развел он руками.
– То есть, Петру не было смысла вообще со мной связываться?
– Не знаю. – покачал головой Рябой. – Скорее всего. Если верить твоим словам, то он вообще решился с тобой связываться после разговора с воеводой. Незадолго до твоего прибытия. А так – он сидел тихо и занимался своими делами.
– Тогда кто остается?
Петр Рябой пожал плечами.
– А ты уверен, что это не случайность?
– Ну… смотри – соседей рядом со мной нет. Моста через реку тут нет. Брода – нет. Дороги вдоль реки – тоже нет. По сути все поместье – это карман лесном массиве.
– В чем?
– В густом большом лесу, идущем без особых разрывов. А поместье – это маленькая полянка, выходящая к реке. А вот в семи верстах ниже по течению есть дорога и брод. Зачем им идти сюда? Только с левого берега, - махнул рукой Андрей, - поместье и разглядишь. Или сверху, если ты птица. Ефрем сказал, что эти разбойники пришлю сюда из-под Рязани. А значит знать о поместье не могли. Вот и скажи, как такое могло произойти, чтобы эти ухари случайно на меня вышли?
– Могло, но… да…
– Причем не просто вышли, а еще и тащили с собой купца для получения с него выкупа в Туле. Совпадение? Не думаю. Очень похоже на то, что они хотели и меня прихватить. Заодно.
Петр помолчал.
– Не понимаю…
– И я не понимаю…
Так обсуждая этот вопрос и гипотетические проблемы Андрей с Петром, чуть оторвавшись вперед, и дошли до строящейся крепости. А там…
– Твою мать! – рявкнул Андрей, подходя ближе к разъярённо шипящим друг на друга Евдокию и Марфу. – Что здесь происходит?!
– Она снова все испортила!
– Да не умею я это делать! А ты показала бы! Нормально!
– А что не так она показала? – спросил Андрей.
– Да у себя под носом что-то пошурудила руками и все. Готово! Дескать, повторяй. Что повторять то?!
– Ты словно младенец неразумный! Я же все тебе показала! А ты…
– Хватит! – рявкнул Андрей и взялся
Марфа была совершенно не готова к жизни в этой эпохе. И за год проживания не смогла компенсировать упущенные четырнадцать лет жизни. Годы, которые ее учили. Годы, которые она училась, наблюдая за окружающими и впитывая все как губка.
В общем и в целом, этот цирк пора было заканчивать. Потому что ничего хорошего не выходило и выйти не могло. «Хозяюшка» из Марфы получалась ничуть не лучше, чем из него самого балерина. И вряд ли в ближайшие годы это получится как-то изменить.
Бездельничать ей бабы не дадут. Да и не принято это. Так что требовалось срочно приставить её к какой-нибудь работе полезной. Чтобы и делом занималась, и не портило все бесконечно. Ведь Евдокия в целом права. У них не так много ресурсов, чтобы заниматься бессмысленным расточительством.
Женщины же, заметив раздраженное состояние Андрея, замолчали. Однако боевого запала не утратили. И, уперев руки в боки, ждали его слова, готовые, если что, снова сцепиться языками.
– Марфа, - немного помедлив произнес парень. – Ты писать умеешь?
– Да откуда?! – вскинулась Евдокия.
– Умею, - ответила Марфа, с вызовом взглянув на мать.
– Чего?! – ошалела та.
– Возьми прутик и напиши «я умею писать», - произнес Андрей.
Марфа подчинилась и к дикому удивлению своей мамы смогла выполнить распоряжение мужа, аккуратно выведя уставом эту фразу.
– А теперь напиши «я люблю свою маму». Только скорописью.
Марфа раздраженно фыркнула, но, затерев ножкой первую фразу, вновь подчинилась мужу. Причем написала все также аккуратно, спокойно и уверенно, как и в первом случае.
– Сколько будет семь плюс два десятка и три?
– Тридцать, - почти мгновенно ответила девушка.
– А если разделить десяток на четверых?
– По два с половиной.
– Хорошо, - произнес Андрей в гробовой тишине.
Никто не мог поверить в то, что творилось перед их глазами. Евдокия уже постаралась. И все обитатели считали Марфу просто «ленивой жопой» строптивого разлива. И ждали, когда ее муж психанет и начнет ей мозги вправлять самым что ни на есть суровым образом. А тут такое… Ведь если она могли писать, то и читать разумела. Да и устный счет у нее имелся вполне приличный. Откуда?!
Пользуясь моментом всеобщего потрясения, парень сказал, что раз руками эта мадам работать не может, то станет трудится головой. И поставил ее выполнять работу приказчика. То есть, помощника Андрея по управлению поместья.
А с чего начинается любое управление? Правильно. С учета. Потому что невозможно хоть сколь-либо адекватно управлять тем, чего тебе не ведомо. Поэтому Андрей поручил Марфе, как немного утрясется с крепостью, садиться с эти дела. Заготовить бересты[4] и провести инвентаризацию имущества. А потом начинать вести ежедневный учет прихода и ухода. Плюс фиксацию событий. Кратко и емко. Чтобы при случае можно было оценить потенциальные расходы и риски. Ведь, судя по всему, поместью Андрея в ближайшие годы придется жить без сельскохозяйственной компоненты. То есть, большую часть провианта закупать. Да и вообще…