Новиков
Шрифт:
Крюков особо отметил в рапорте положение Новикова. Он мучится болезнями, не имеет никакого пособия и снова просит государыню о милосердии. Кормовых денег им с Багрянским и слугой недостаточно.
Рапорт Крюкова имел некоторые последствия. Генерал-прокурор Самойлов запросил у коменданта Шлиссельбургской крепости сведения, какая одежда и обувь нужны заключенным и каковы рецепты лекарств, необходимых Новикову. Кормовой рацион узникам девятой камеры был увеличен: два рубля вместо одного.
Новыми благами казенного милосердия Новикову пришлось пользоваться всего лишь несколько дней: 6 ноября умерла императрица
От ссылки и тюрьмы было освобождено восемьдесят семь человек, и первыми в списке стояли имена Николая Новикова и доктора Багрянского. Их освободили 9 ноября.
Из ссылки возвращались старые товарищи Новикова по Дружескому ученому обществу — князь Трубецкой, Тургенев, Лопухин.
Под N 22 был написан Александр Радищев.
Глава IX
АВДОТЬИНСКИЙ ЖИТЕЛЬ
Куда девались прежни силы?
1
Верный друг Новикова Семен Иванович Гамалея рассказал о его возвращении в Авдотьино:
«Он прибыл к нам 19 ноября поутру, дряхл, стар, согбен, в разодранном тулупе… Доктор и слуга крепче его… Некоторое отсвечивание лучей небесной радости видел я на здешних поселянах, как они обнимали с радостными слезами Николая Ивановича, вспоминая при том, что они в голодный год великую через него помощь получили; и не только здешние жители, но и отдаленных чужих селений… Сын в беспамятстве подбежал, старшая дочь в слезах подошла, а меньшая нова, ибо она не помнила его, и ей надобно было сказать, что он отец ее».
Меньшей, Вере, шел пятый год, когда увезли Новикова в крепость. Ей суждено было стать секретарем отца, писать за него письма, читать вслух, — Новиков с годами терял зрение. Старшие дети, Иван и Варвара, помогать не могли — они страдали эпилепсией со дня ареста Новикова, не выдержав потрясения. Доктора считали болезнь их неизлечимой.
Императрица Екатерина, без суда посадившая Новикова в тюрьму, поспешила признать его мертвецом в юридическом смысле и отняла состояние. Имущество Новикова было велено продать от казны с аукциона, хотя владелец вовсе не лишался прав собственности. Произвол, неслыханный доселе даже в самодержавной России…
Чиновники произвели оценку имущества. Восемьдесят восемь тысяч рублей стоил гендриковский дом, тридцать тысяч — типография, столько же аптека, напечатанных книг по продажной цене было на семьсот пятьдесят с лишним тысяч рублей. Вместе с Авдотьином и орловским имением сумма составляла около миллиона рублей. Долги же его не превышали двухсот сорока тысяч.
Но книги Екатерина приказала сжечь. Князь Прозоровский исполнил ее волю, совпадавшую и с его намерением. Десятки тысяч экземпляров изданных Новиковым книг сгорели в гигантских кострах.
На торгах покупателей не было. Имущество продолжало оставаться за казной.
Едва Новиков возвратился в Авдотьино, за ним приехал фельдъегерь из Петербурга — император Павел I звал освобожденного
Кибитка неслась без отдыха. Лошади менялись часто. Вызов был экстренным.
5 декабря прискакали в столицу. Новикову не дали переменить платье, сбрить бороду и прямо повели в кабинет Павла.
— Почему ты не поблагодарил меня, когда вышел из крепости? — спросил государь. Он ждал потока жалоб на самоуправство Екатерины и красноречивого изъяснения чувств.
Новиков принес извинение.
— Тебе возвратят имущество, взятое в казну, — сказал государь. — Что я могу еще для тебя сделать?
Чем помочь после того, что случилось? Здоровье разрушено пытками и тюрьмою — его не вернуть. Книги сожжены. Издательство уничтожено, восстановить его невозможно…
Новиков попросил государя освободить заключенных из камер Шлиссельбургской крепости. Для себя же не хлопотал ни о чем.
Аудиенция продолжалась минуты. Новиков сел в кибитку и поехал прочь из Петербурга. В Авдотьине ждали его больные дети, нищие крестьяне, взыскания по долгам, раздумья о том, где взять деньги, чтобы купить хлеба, — год в Подмосковье снова был неурожайным.
В апреле 1797 года государь вдруг повелел имущество Новикова, переданное было владельцу, опять вернуть в казну, зато поручителей в Опекунском совете по займу на покупку гендриковского дома освободить от участия в уплате долга.
Через три месяца — новый указ: по делам Типографической компании взыскивать с Новикова и с его поручителей. У Алексея Ладыженского отобрали в казну пятидесятитысячную облигацию, заложенную им при покупке злополучного дома. Потревожили и других поручителей.
«Лет за десять перед сим, или более, — писал Карамзин И. И. Дмитриеву в августе 1797 года, — Н. И. Новиков, закладывая в Воспитательном доме свой дом, просил меня быть в числе личных порук. Теперь выходит всей суммы 150 000 рублей, и велено описать наше имение; хотели даже описать и мои книги и мои фраки. Таким образом, я лишусь, может быть, последнего… Поверишь ли, что это меня не трогает?»
Но карамзинские фраки не понадобились. Московское дворянство с разрешения государя за пятьдесят тысяч приобрело гендриковский дом. Там устроили солдатские казармы, названные Спасскими. Генерал Хомяков за десять тысяч купил аптеку. Все деньги передавались в Опекунский совет, и с ним Новикову удалось расплатиться.
Долги частным лицам — семьсот пятьдесят тысяч рублей — остались. Распоряжение имуществом Новикова принял на себя Походяшин, вложивший в Типографическую компанию львиную долю этой суммы. Своих денег он, разумеется, не требовал и в течение многих лет выплачивал долги другим кредиторам.
2
Авдотьинским поместьем в годы заключения Новикова управлял его брат Алексей. Вернувшись на родину, Новиков не стал вмешиваться в хозяйственный распорядок и занялся садоводством. Письма его к друзьям полны просьбами прислать семян гвоздики, левкоев, клевера, черенков яблонь, груш, вишен, слив — недурно бы из придворных садов, Петергофского и Ораниенбаумского.
Алексей Иванович умер в 1799 году, и управление усадьбой принял Новиков.
Начал он с того, что заложил Авдотьино в Опекунском совете. Деньги были нужны, чтобы поправить дом, починить крестьянские избы, купить семян.