Новобрачная
Шрифт:
Но все это происходило за стенами замкнутого мирка, в котором укрылась Мелани, и она грустила, потому что этот новый король был ее хорошим знакомым, пославшим ей к свадьбе красивые вазы из веджвудского фарфора.
Альбина действительно была представлена принцу Уэльскому, леди Десайс, а поскольку он обожал красивых женщин, он тотчас же зачислил мадам Депре-Мартель в круг своих парижских знакомств и не раз бывал на улице Сен-Доминик в ее доме. В первый раз – это было время, когда еще был жив отец – ему представили Мелани. Он потрепал ее по щечке с улыбкой, и это ей так понравилось, что она спряталась рядом,
Ей бы очень хотелось быть сейчас в толпе и смотреть на проезжающий кортеж, впереди которого ехал верховой курьер, а вокруг эскорт. Это отвлекло бы ее от упорно молчавшего телефона.
Появился Оливье в сопровождении слуги. Оба были нагружены массой коробок и картонок, на которых лежал букетик ландышей, благоухавший весенним лесом. Задыхаясь от радости, Мелани прежде всего взяла букетик, а потом погрузилась во все эти ленты и папиросную бумагу. Она с детской радостью открывала коробки, где лежало то, что выбрала для нее мадам Ланвэн: платья, шляпки, кружева, шарфы, легкие плащи, обувь, белье, чулки и перчатки. Все было великолепно, и отличалось тонким вкусом.
Мелани кокетливо вертела в руках зонтик от солнца из розовой тафты, отделанный белыми кружевами, ручка которого была сделана в виде хрустального яблока с листиками из зеленой эмали. Никогда она даже не мечтала, что получит такие великолепные вещи.
– Как я смогу вас отблагодарить? – сказала она Оливье. – Мне все так нравится, особенно этот зонтик. Это что, намек на будущие прогулки?
– Конечно! Не должны же вы оставаться в заточении. Просто стоит скрывать вас, пока виновному не будет предъявлено обвинение.
– А как долго это продлится? Жаль оставаться здесь взаперти. Такая прекрасная погода! – Я был уверен, что вы это скажете. И я, пожалуй, мог бы вам предложить небольшую вылазку…
– Какую? Говорите скорее!
– Сегодня вечером король Эдуард отправляется в Комеди-Франсез, чтобы увидеть мадам Жанну Гранье в пьесе Мориса Доннэ. Он заказал эту пьесу вместо какого-то другого английского спектакля, которого требует протокол. Туда приглашены лишь строго официальные лица. Но завтра в Опере состоится вечер балета для высшего общества и для друзей короля.
– И что?
– Один мой друг, который будет занят в этот вечер, уступил мне свою ложу. Хотите пойти со мной?
– Я? В Оперу? Может быть, это будет неосторожно?
– Не думаю. Если вы наденете то, что лежит в этой коробке, – сказал он, указывая на одну, еще не распакованную, – даже очень внимательный наблюдатель не сможет узнать в этой даме ту маленькую и неловкую новобрачную, которую мы проводили в церковь Святой Клотильды.
– Вы думаете? А моя мать?
– Ваша мать? – смеясь, сказал Дербле, – но ведь она в трауре по своей погибшей дочери. Она, конечно, безутешна: она не может отправиться в своих лучших нарядах преклонить колено перед королем Англии! Представляете?.. Соглашайтесь на мое предложение! Для всех вы станете прекрасной незнакомкой, загадкой… Неужели вам не хочется?
– Кто же может устоять? Хоть я и не люблю Оперу! Мне всегда казалось, что все, что там ставят, скучно и немного смешно, все эти полные женщины в пухлые теноры, изображающие легендарных героев! Это убивает всю романтику.
– Это оттого, что
– С радостью! Мне очень хочется увидеть короля.
В этот вечер Опера блистала, как шкатулка с драгоценностями. Большая люстра, свисавшая с расписного потолка, сверкала всеми своими хрустальными подвесками, и в их лучах горели огни бриллиантов, изумрудов, рубинов, сапфиров и жемчуга, щедро украшавших головы, шеи и запястья самых красивых и самых знатных женщин Парижа. Пышные туалеты и изысканные прически украшали пурпур бархата лож. Не было только шляп.
И действительно, во всех парижских театрах женщины обычно демонстрировали глубокие декольте и огромные шляпы с фантастическими украшениями, которые закрывали сцену тем, кто сидел сзади, заставляя их весь спектакль стоять в ложе. И только в Опере, в Опера-Комик и в Комеди-Франсез на спектаклях-гала запрещалось появляться в таких монументальных головных уборах, заменяя их диадемами, тиарами, коронами и другими драгоценными украшениями, к которым добавлялись иногда пучок страусовых перьев, султан или что-то еще, не менее громоздкое, что ничуть не меньше мешало зрителям.
В этот вечер на шеях различной свежести блистали исторические реликвии необыкновенной красоты. Что касается мужчин, то на одних были или парадные мундиры, блестевшие позолотой, или черные фраки, в петлицы которых вставлены белые гвоздики или гардении. И поскольку для них были отведены кресла в оркестре, то весь партер казался черно-белым, и на этом фоне выделялись лишь шевелюры различного оттенка.
Оказавшись в этой мужской когорте между Робером де Монтескью и Саша Маньяном, Антуан Лоран глазами художника рассматривал этот необыкновенный зал, а его спутники, вооружившись биноклями, очень вольно комментировали происходящее.
– Ну и сборище! – проговорил Монтескью, высокий, с гордой осанкой мужчина, который напоминал, по выражению его друзей, «гладиолус в бурю». Его любимым выражением было «лучше пусть тебя ненавидят, чем не знают». – Я впервые на официальном вечере чувствую себя, как дома.
– Как прекрасно! – воскликнул Маньян, приятный молодой человек, но со шпагой в руках становящийся зверем. – Здесь весь пригород Сен-Жермен, знаменитые англичане и все финансовые воротилы…
– Да, король собрал весь цвет. Он снова завоевывает Париж. Вы были вчера в Комеди-Франсез?
– Нет, и нисколько не жалею.
– А там было интересно. В театре все оттаяли, после того как король отпустил комплимент Жанне Гранье: «Мадемуазель, я вам аплодировал в Лондоне. Там вы представляли всю грацию и весь острый ум Франции». И сорвал овацию.
– Это продолжилось на параде в Венсене и особенно в ратуше. Наши добрые парижане криками приветствовали кортеж, направлявшийся в Лоншан на скачки.
– Я был там. Бедный Эдуард, зажатый на официальной трибуне между мадам Лубе и женой губернатора Парижа, незаметно вздыхал, поглядывая на жокейскую трибуну, собравшую столько красивых женщин и напоминавшую пышную корзину цветов.