Новое оружие
Шрифт:
Это я припомнил историю, которая произошла с Юсуповым прошлой зимой. Так уж получилось, что заговор против императора раскрыл я. Личную благодарность Его величества, соответственно, тоже.
В аудитории захихикали. Юсупов яростно засопел и отвернулся к доске.
После вечерних классов, перед ужином, по расписанию полагалась прогулка. Я выпустил Джонатана из заточения в моей комнате, и теперь он снова радостно топал за мной по пятам.
— Как ты сумел с ним справиться? — кивнув на Джонатана, спросила Кристина.
Она догнала
— Платон научил. Техника называется «поводок». С её помощью можно приказать фамильяру ждать тебя там, где велено.
— Сложная техника?
— Не очень. Но навык требуется, конечно, — признался я. — Надолго моего заклинания пока не хватает, я после каждого урока бегал в корпус его обновлять. Ночью эту заразу ещё и на настоящий поводок прицеплю, на всякий случай. Уже попросил Гаврилу раздобыть.
Гаврилой звали одного из «дядек» — лакеев, которые обслуживали нас в жилом корпусе.
— Ночью? — удивилась Кристина. — А у тебя на эту ночь какие-то планы?
— Конечно. Или ты хотела удрать в Париж, не попрощавшись?
Кристина покраснела. Смущенно начала:
— Это было не моё решение…
— Знаю. Витман мне сказал.
— И не думай, что я поеду туда с удовольствием…
— Вот как, — хмыкнул я. — А я уж решил, что будешь рада от меня избавиться.
— Ты невыносим, Барятинский! — Кристина топнула ногой.
— Что поделать. Потерпи, недолго осталось. — Я привлёк Кристину к себе и прошептал на ухо: — В полночь, там же. На чёрной лестнице.
— А что ты будешь делать, если я не приду? — прищурилась Кристина.
Я пожал плечами:
— Отправлюсь на свидание с более сговорчивой девушкой, разумеется. Не скучать же одному.
— Нахал, — только и вздохнула Кристина.
— Государю императору — ура!
— Отстань.
— Государю императору — ура!
— Отстань, я сказал!
Я подёргал кожаный собачий поводок за тот его конец, который привязал к ножке стола в своей комнате.
Поводок, как и обещал, принёс Гаврила. «Дядьки», обслуживающие жилой корпус, были главным источником контрабанды любого рода. На территории академии, несмотря на то, что обучались здесь отпрыски самых знатных и уважаемых аристократических родов Империи, порядки были строгие. Академического устава придерживались с незапамятных времён.
Нам, например, категорически запрещалось:
— курить,
— употреблять алкоголь,
— читать книги, газеты и журналы фривольного содержания;
— иметь в распоряжении какие-то личные вещи — помимо тех, что были перечислены в специальном реестре;
— девушкам запрещалось пользоваться косметикой — ну, и так далее.
Учебниками, канцелярскими принадлежностями, одеждой (от нижнего белья до зимних сапог и шинелей), и даже предметами личной гигиены нас снабжала академия. Предполагалось, что всё необходимое у нас есть. Но, конечно, плох был тот курсант, который уже в начале первого курса не додумывался, как раздобыть то, что ему действительно было необходимо до зарезу.
Пару бутылок рома, чтобы отпраздновать день рождения, например.
Я догадывался, что ректору Калиновскому известно об этих махинациях многое, если не всё. Но он, как мудрый педагог, занимающийся воспитанием юных аристократов не первый десяток лет, контролировал прежде всего формальное соблюдение правил. Грубо говоря, до тех пор, пока на территории академии на глаза преподавателям и наставникам не попадались выпивающие или курящие курсанты, считалось, что таковых тут нет. Как по мне — исключительно здравый подход, экономящий преподавательскому составу массу сил и нервов.
Ну, и вообще — если при том расписании, по которому мы тут занимаемся, после отбоя у кого-то ещё остаются силы на то, чтобы выпивать, выносливости таких курсантов только позавидовать остаётся. Крепка российская аристократическая молодежь, родителям впору гордиться…
— Не сбегит, ваше сиятельство? — опасливо глядя на Джонатана, спросил Гаврила.
Он переминался с ноги на ногу в дверях моей комнаты. Наблюдал за тем, как я переругиваюсь с фамильяром и привязываю поводок к ножке парты, за которой полагалось делать домашние задания.
Парта была сработана из морёного дуба — как и вся мебель в комнате. На обстановке как учебных, так и жилых корпусов академическое начальство не экономило. Понимало, что в большинстве своем здешние обитатели привыкли к высокому, а отдельные персоны — к очень высокому уровню жизни.
— Ежели чего, я вот ещё притащил, — Гаврила показал мне цепь — звонко брякнувшую звеньями. — У соседа одолжил, он на такую кобеля во дворе сажает.
— Государю императору — ура! — возмущенно заорал на Гаврилу Джонатан.
— Не, — покачал головой я. — Цепь не годится. Звенеть будет, спать никому не даст.
Наши комнаты в жилом корпусе, за тесноту прозванные «кельями», отделялись друг от друга и от общего коридора перегородками — которые не доходили до потолка на приличное расстояние. Оставалось где-то с полметра.
Курсанты этим охотно пользовались: взобравшись на перегородку, болтали с соседями, многие таким образом ходили друг к другу «в гости» — напрочь игнорируя двери. Голова моего соседа Мишеля, например, поднималась над нашей перегородкой с завидным постоянством. И всё бы ничего, если бы не слышимость.
Мы невольно были в курсе всего, что происходит у соседей и в коридоре. Одним из первых бытовых заклинаний, которое постигали дворянские дети в стенах академии, была так называемая подушка — помогающая изолировать помещение от посторонних звуков.
Я о существовании этой техники знал, но никогда ей не пользовался. Привык быть настороже. А такая ерунда, как чей-то трёп или храп, мне сроду засыпать не мешали. Я, в отличие от своих однокашников, рос не во дворце и не в дворянской усадьбе. Если мне нужно было отключиться от окружающих звуков, проделывал это без всякой магии.